– Моя сестра 1910 года рождения, уж я-то помню точную дату её рождения.

– Мне кажется, что она и сама не знала точного года своего рождения.

Дополню, что действительно на Украине и в Центральной России гремела гражданская война, было чёрт знает, что – то белые, то красные, а то и серо-буро-малиновые в крапинку. Власть менялась каждую неделю. После Гражданской войны, как и после любой войны, с документами был полный бардак, кто что хотел, то и писал в бумажке выданной местным сельсоветом. Архивы сгорели и зачастую полностью отсутствовали.

–– Не думай, что её было не до этого, войну между белыми и красными она прекрасно помнила и всегда мне рассказывала, как она чудом спаслась от расстрела, будучи подростком. В тот день белые, всех сочувствующих советской власти согнали на центральную площадь для последующего уничтожения. И проходя колонной под охраной белых за околицу, брат отца схватил мою сестру за шиворот и мгновенно перебросил через забор в чей-то сад. От страха она сбежал куда глаза глядят, а зря, подоспевшая Красная Армия отбила всех сельчан, но её так и не нашли.

После облавы, как водилось, её оправили в детский дом, и… понеслась жизнь бедовой девчонки под откос. Побег один, потом второй, скитание по России, подвалы и разрушенные дома стали её пристанищем на несколько лет.

–– В начале тридцатых годов, – подхватила тут же тётя Шура, – после грабительской коллективизации, стремглав покатился лютый голод по всей стране, есть стало нечего, одеваться не во что и стала сестра от безысходности подворовывать. Сколько не воруй, исход закономерен – тюрьма. Попалась сестра на мизерной краже, но осудили её, по так называемой «статье о трёх колосках», где говорилось, что имущество колхозов (в том числе урожай на полях), приравнивалось к государственному имуществу. Хищение (даже трёх колосков с поля) каралось «высшей мерой социальной защиты» – расстрелом с конфискацией всего имущества. При наличии смягчающих обстоятельств преступники могли быть приговорены к лишению свободы на срок не ниже 8-10 лет с конфискацией. И поехала она по Указу 7-8 с десяткой в зубах, строить железную дорогу Тайшет-Братск.

– Мне мать об этом никогда не рассказывала, теперь мне понятно почему. Что интересно, мать моя, насколько я помню, всегда работала и не переставала мне повторять, что работать человеку надо всегда. Как жаль, что скорость звука – довольно странная штука. Родители что-то дельное говорят тебе в десять лет, а доходит только в тридцать, когда уже поздно пить Боржоми.

– А как ты хотел, чтобы она рассказывала тебе о воровской жизни, о невообразимых тяготах в сталинских лагерях, что там человек человеку зверь? Для чего, чтобы окончательно угробить твою неокрепшую психику? И ещё, она по-прежнему тебе мать, я обратила внимание, что тебе сейчас стало трудно произносить это слово, надеюсь, что эта новость ничуть не изменит твоё отношение к матери, которая тебя растила почти с рождения, поверь мне – мать не та, которая тебя родила, а та, которая воспитала и по-видимому воспитала она не так уж неплохо…за некоторым исключением, – погрозила мне тётя Шура, – но мы это постараемся исправить. В тебе нет вредной лжи, ты добрый, ответственный и довольно грамотный мальчишка, а то, что ты по большому недоразумению стал вором, это не её вина – это издержки вашей полуголодной скитальческой жизни и уверяю тебя скоро ты перестанешь быть вором. Двадцать лет спустя эти пророческие слова сбылись.

Едва переставляя ноги, я нехотя плелся домой, эти ошеломляющие новости услышанные от тёти Шуры, меня окончательно лишили сил. Что делать? Как теперь обращаться к моей матери, которая оказалась мне не матерью? Я столько лет жил рядом с человеком, который просто усыновил меня, а я даже не подозревал об этом. Лишь только одно обстоятельство нашего разговора с тётей Шурой для меня осталось загадкой, почему она, не единым словом, не обмолвилась о своём муже Вадиме? Ведь их вместе посадили в одно и тоже время. Почему она об этом промолчала, что кроется за этим молчанием? Показался наш дом, я устало опустился на лавочку у своего подъезда – на душе было мерзко и пусто. Эти ошеломляющие новости из прошлой жизни двух сестёр и о том, что я по сути оказался им родственником только второй очереди, думаю не должны изменить моё отношение к матери, а наоборот, я даже был несказанно рад, что у меня нежданчиком появилась такая героическая тётка. Но, теперь это меня должно чему-то обязывать, эти две немолодые женщины стали мне дороги вдвойне. Теперь я за них в ответе и мне пора обуздать свою неуёмную энергию.