Возможно, М. К. знал подробности, но, не желая расстраивать жену, не стал сообщать, по какой причине ее работа «забуксовала». Дело, судя по всему, не слишком продвинулось и в первой половине 1936 г. А арест Ю. Г. Оксмана в ноябре 1936 г. и смена пушкинодомского руководства окончательно перечеркнули возможность публикации.
Экземпляр указателя, оставшийся у Л. В., погиб во время блокады. Судьба другого экземпляра, переданного в Пушкинский Дом, загадочна. После 1945 г. и Л. В, и М. К. неоднократно предпринимали попытки обнаружить хотя бы его следы, но тщетно. Рукопись исчезла.
А с 1957 г., когда стал выходить библиографический указатель «Литературно-художественные альманахи и сборники», составленный О. Д. Голубевой и Н. П. Рогожиным, Л. В. вообще потеряла интерес к своей давней работе. Описанный ею период 1918–1934 гг. представлен в 3‑м и 4‑м томах этого указателя, однако альманахи и сборники, которые исследовала Лидия Брун (во всяком случае, те, что упоминаются в ее переписке с М. К.) в 3‑м томе, охватывающем 1918–1927 гг., отсутствуют.
Убедившись в том, что Л. В. Брун – опытный и ответственный библиограф, М. К. начинает привлекать ее к своим научным работам. Первой из них была «Библиография Восточно-Сибирского края» за послереволюционный период. За эту работу М. К. принимается весной 1931 г. по договоренности с Восточно-Сибирским краевым отделением ГИЗа. В июле 1931 г. был подписан издательский договор, а в конце 1931‑го и первую половину 1932 г. оба трудятся над составлением «Библиографии».
Работа готовилась совместно и должна была появиться за двумя фамилиями. При этом, нетрудно предположить, М. К. решал вопросы, связанные с распределением материала и принципами его подачи, а Л. В. отвечала за просмотр отдельных изданий, оформление карточек, а также – техническую часть (перепечатка на пишущей машинке, сверка и т. п.). Весной 1932 г. работа застопорилась. 5 марта 1932 г. в письме к М. П. Алексееву М. К. рассказывал:
У меня большое огорчение, Лидия Владимировна Брун заболела скарлатиной. Одно время было очень тревожно – теперь опасность миновала. Это, конечно, отражается на нашей библиографической работе, которая была почти уже закончена, а теперь придется выжидать выздоровления, конца карантинного периода и проч. Сообщите об этом Губанову204 – которому вскоре я и сам напишу.
Работа была отправлена в Иркутск в начале июля 1932 г. «Завтра или послезавтра отправится в Иркутск в ОГИЗ – opus: Вост<очно>-Сиб<ирск>ий край. Библ<иографические> материалы. 1918–1931 и т. д.», – сообщал М. К. 7 июля в Иркутск М. П. Алексееву, добавляя при этом:
Ради своей книги205 Вы, вероятно, встречаетесь с Губановым и два раза в день бываете в типографии. Так вот, милый, прибавьте себе еще на 5 минут для каждого случая заботы:
1) Сообщите, какое впечатление произвела работа в ОГИЗе.
2) Поконсультируйте Губанова насчет внешности и постарайтесь (поскольку это будет от Вас зависеть), чтоб книжке была дана «изячная» внешность.
3) Воздействуйте на Губанова, чтоб он, не задерживая, переслал гонорар нам. Об этом ему, вероятно, придется несколько раз напоминать.
Когда будете в типографии, поглядывайте иногда и на всю книжоночку, чтоб ее там не очень обижали без авторского-то надзору. Вот и все.
Видно, что М. К. придавал этой совместной работе особое значение и хотел видеть ее изящно оформленной. Не получая в течение нескольких месяцев из Иркутска сведений от издательства, он озабоченно спрашивает Л. В. (письмо от 13 сентября 1932 г. из Кисловодска):
Получили ли Вы какие-нибудь известия о нашей рукописи? Это уже начинает меня тревожить, – и не на шутку. Ведь наша «копия» далеко не совершенна, и потребуется немало времени, чтобы привести все в порядок. Ваших известий по этому поводу жду с нетерпением (87–27; 13).