Ерофей от заведения государевой пашни отказался, высокомерно заявив, что «ему так пахать не уметь», но предложение о заведении пашни на Киренге принял, заверив, что поднимет её на свои деньги в частном порядке.

Воевода согласился, дал ему «отводную», в которой говорилось о выделении Хабарову «на великой реке Лене, на Усть – Киренге земель под двор, и под гумно, и под огород и под пашню.… И под скотинные выпуски отгородить ему на тех землях непахотные места, смотря по своей мочи и скоту». Предложил воевода и «ссуду … тридцать рублев на лошадь и на сошники, и на серпы, и на косу не в отдачу, … а также льготу на год». Но Хабаров отказался от такой услуги, заявив, что, как и на Усть – Куте, намерен поднять пашню на свои средства.

Тогда же воевода взял на Хабарова «поручную запись». Она писалась от лица поручителей. В ней, в частности, говорилось: «… никуда ему ис той пашни не сотти и не збежать, и той пашни впусте не покинуть, и того тягла не оставить, и зернью и в карты не играть, и никаким воровством не воровать, и не пить, и не бражничать …». Во всяком случае, именно так излагает содержание этой поручной записи Г. А. Леонтьева, ссылаясь при этом на изветную челобитную дьяка Петра Стеншина. Правда, сам дьяк в своей челобитной пишет об обязательстве Хабарова несколько по иному: «пашню пахать … во все годы беспереводно, чтоб год от году пашня пространилась и не запустела, хитрости и порухи никакой не чинить и пашни не покинуть…». В случае самовольного ухода Хабарова с пашни с его поручителей в пользу казны должна была браться пеня или штраф, – «что государь укажет». Хабаров, понятное дело, знал об этой поручной записи, поскольку лишь он сам мог рекомендовать своих поручителей.

Пользуясь доброжелательным отношением воеводы, Ерофей обратился к нему с целой серией челобитных по взысканию долгов со своих должников, – 240 рублей с Тимофея Ущелемца, 200 рублей с торгового человека Дементия Кораблева, и даже 8 рублей с Никиты Агапитова Ярославцева.

Воевода поручил Курбату Иванову, направлявшемуся в низовья Лены для сбора ясака и составления чертежа ленских притоков, разыскать там Ерофеева должника Тимофея Ущелемца и доставить его «за приставом» в острог для взыскания с него долга воеводским судом, что Курбат и сделал. Благодаря Петру Головину все названные долги были Хабарову возвращены.

Прибыв к Ленскому острожку, Петр Головин принял от приказного человека Парфена Ходырева острог, служилых людей, казенное имущество и ясачные книги, обнаружив при этом массу беспорядков и злоупотреблений, разорявших казну. Не исполнялись государевы указы и грамоты Сибирского приказа, торговые люди и промышленники не платили государеву десятину. Это и неудивительно, – более десяти лет прошло с той поры, как енисейцы открыли путь на Лену. За эти годы в удаленный от власти регион пришло немало торговых людей, охотников – промышленников, «гулящих людей» или попросту говоря бродяг, всякого рода беглецов с Руси с криминальным, как сейчас говорят, прошлым. Здесь сложилась атмосфера полной, ничем не ограниченной свободы действий, подобно той, какая существовала в запорожской сечи.

Прибывающие время от времени из Енисейска для сбора ясака немногочисленные отряды служилых людей не могли изменить ситуацию. Более того, вирус вседозволенности и корысти проник и в эту среду. Каждый наживался, как мог, грабя и одурачивая аборигенов, считая при этом, что так и должно быть.

Ко многим из этих злоупотреблений оказался причастен и сам Парфен Ходырев. Головин вознегодовал и, не медля, его арестовал. В роли обвинителей Ходырева среди прочих людей выступили Михаил Стадухин и таможенный целовальник Юрий Селиверстов. По их настоянию в ходыревском дворе был произведен обыск, найдено более трех тысяч отборных соболей и обнаружены долговые кабалы (расписки) на сумму 4156 рублей. Начался многомесячный сыск по выявлению злоупотреблений служилой верхушки.