От своего учителя, профессора Зибера, Павел Николаевич унаследовал и некоторую однобокость восприятия марксистской теории. Народник Березин писал, что Скворцов в разговоре с ним заявил, что его интересует больше теоретическое решение вопроса, а не практика революционного движения, и производил впечатление «человека не от мира сего.

Обвинение в «ревизионизме» привело Ульянова к еще одному весьма существенному выводу, который он также сформулировал в своих работах, теория Маркса, дает лишь общие руководящие положения, которые применяются в частности к Англии иначе, чем к Франции, к Франции иначе, чем к Германии, к Германии иначе, чем к России.

Владимир старался расширить круг общения. Он переписывался с Федосеевым и, в частности, передал ему во Владимирскую тюрьму свою рукопись, с подробным разбором книги Николая Францевича Даниельсона, «Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства», вышедшей в начале 1893 года. Даниельсон русский экономист, публицист-народник, издатель, переводчик «Капитала» Карла Маркса на русский язык и автор первого завершённого перевода трёх томов «Капитала», один из идеологов и теоретиков либерального народничества.

Петру Маслову, одному из руководителей выступления студентов Казанского университета в 1887 году, Владимир послал в Уйский поселок, в Оренбургском крае, свою рукопись, с обстоятельным анализом работ Воронцова, «О развитии капитализма в России». Но более всего он стремился получить выход на страницы прессы.

После Нижнего Новгорода, Владимир Ульянов сделал остановку в городе Владимире, для свидания с Федосеевым.

Встречу со связным Владимир Ульянов ожидал у стойки буфета железнодорожного вокзала. Пришёл за ним на вокзал, член Федосеевского кружка Николай Львович Сергиевский. Николай Сергиевский, встречавший Ульянова на вокзале, вспоминал,«в назначенный час я пришел на вокзал и, окинув взором почти пустой буфет тут же заметил около условленного столика маленького человека со всеми приметами Владимира Ульянова. Немедленно подошел к нему, сказал пароль. В. И. ответил, быстро взял свой саквояж и без дальних слов направился за мной. Первое время мы шли почти молча. Я с любопытством наблюдал его. Маленький, щупленький, скромный, аккуратно и, что называется, прилично, но без претензий одетый человек, ничем не обращающий на себя внимание среди обывателей. Этот защитный цвет мне понравился. Все та же, что и теперь, рыжеватая бородка клинышком, усы по тому времени не стриженные, татарский разрез глаз и примечательный череп, тогда еще покрытый, хотя и крайне небогатой растительностью. Того лукавого выражения лица, которое потом уже, после ссылки, обратило на себя мое внимание, тогда я не заметил. Вероятно, в тот период оно еще отсутствовало. Осторожный, пытливо озирающийся, наблюдательный, сдержанный, при всей своей, мне уже известной по письмам, темпераментности, В. И. представлял собой полнейшую противоположность Н. Е. Федосееву. Ого, думал я, если пламенный, отчаянный Н. Е. сложит свою буйную голову, то этот сложит голову общего врага».

Сергиевский отвёл Ульянова на Ново-Конную площадь, ныне улица 10 Октября. Здесь в одноэтажном деревянном домике с мезонином, где Мария Гопфенгауз сняла квартиру для Федосеева, Владимир Ульянов ждал его несколько часов. Вернувшаяся Мария Германовна, безуспешно хлопотавшая о выходе из тюрьмы Федосеева, хотя бы на несколько часов, сообщила, что жандармы освобождения Федосееву не дали. Откладывать отъезд до следующего дня Ленину было нельзя и, прекрасно запомнив дорогу, благо идти было рядом, Владимир Ульянов один ушел на вокзал и уехал в Москву.