Князю подали свежего коня, а он вспомнил рассказ жреца о князе Олеге. Нет, он не должен так привязываться к животному, добром это не кончится.

Они вернулись в град к полдню, двигались медленно, держались из последних сил, хотя рухнуть бы в траву, чтобы перевести дух, но никто на такое не решился.

Это была первая победа молодого князя, а потому самая тяжелая.

Князю доложили о грабежах, совершаемых его воинами на поле битвы, во время того, когда преследовали печенегов.

Святослав слушал доклады молча. Ему была мила жестокость его воинов – жестокость победителей.

– Так ты не собираешься их наказывать? – поинтересовался Всеволод.

– Нет, – только и мотнул он головой, – я рад, что они такие, что они так быстро забывают о немощи и лени, враг должен быть сломлен.

– Но не ограблен и растоптан, – не удержался то т, не глядя на князя, замолчал, понимая, что перед ним не Олег вовсе. Сам же он был убежден, что воины не должны становиться разбойниками

Но это время ушло, видимо навсегда, понял он, глядя на Святослава и не стал кликать беду на свою седую голову. Он слишком стар и устал для этого, да и кто не знает, что князь всегда прав. Он понимал немного запоздало, что Святослав ждет от него другого, и даже догадывался, чего именно, но молчал. Он знал о трех струсивших дружинниках. Но они были молоды и не выдержали вражьего натиска. Перед ними стояли такие грандиозные цели, как и у их ровесника князя. Да и нельзя было судить о воинах по первому бою. Так часто было, что вовсе не самые храбрые в первом бою становились героями и казались богатырями.

Когда князь спросил его о том, он промолчал. Святослав терялся в догадках, хотя и не подавал вида, они не должны знать, что он растерялся. Но какой же он воевода, если покрывает трусов. Но он решил пока не углубляться в это, решил незаметно поставить точку в разговоре. Воевода был уважаемым человеком, не стоило его притеснять, иначе дружинники могут взбунтоваться, а он еще не научился ими управлять?

Почти прекратив разговор, он заговорил снова.

– Где трусы, бежавшие от схватки? – повернул он резко голову.

– Они не бежали, – отвечал воевода – они просто оказались не такими быстрыми, проворными. И теперь стояли друг против друга и молчали.

– Это должно быть неповадно для иных, не знаю, почто ты их покрываешь, но не могу такого позволить, – заговорил князь, понимая, что он должен что-то ответить.

Воевода молчал. Теперь он понял, почему так долго прожил на свете, и ничего больше не боится, а уж княжеского гнева ему ли пугаться? И показалось ему, что три юнца стояли за спиной.

– Что с ним? —думал князь, глядя на него внимательно, – неужели он так постарел, что не понимает простых вещей. Не могу я быть добрым, если бы и захотел, ради тех, кто убит, ради себя самого. Что было бы, если бы все не пошли в сражение, если бы дрогнули под натиском.

Он отошел в сторону, и с презрением вспомнил о добреньком боге, о котором так часто говорили в последнее время. Он требовал, что нужно подставить вторую щеку, если тебя ударили по первой, какая глупость. Никогда ни побед, ни счастья не будет им с таким богом. Он воин, и те кто с ним не должны знать, что такое трусость и покорность.

№№№№№

Святослав отправил воеводу и пока приказал посадить их в погреб. Ему хотелось подумать и все взвесить. Для себя князь считал их уже мертвыми, но не хотел казаться бессердечным, беспощадным. Хотя такая слава о нем уже бытовала. Но нужно было все сделать для того, чтобы остановить их.

Мефи появился неожиданно, когда князь, откинувшись на кресле, закрыл глаза. И снова увидел картину сражения, мелькали копья и всадники, щиты и мечи, и падали, снова падали люди, свои и печенеги.