Но я в паденье Цезаря уверен,

Как только там посмели

Людишкам грязным рукоплескать,

Свистеть, как им угодно, недовольство выражать,

Присутствовать им разрешили в театре одного актёра,

Не понимаю, честно, мужика простого.

БРУТ

А что сказал он, когда сам пришёл в себя?

КАСКА

А к счастью, перед тем, как он упал,

Тогда ещё всё сам воспринимал.

Всеобщее то стадо

было радо

отказу его быть царём,

А он

Кинжал мой вырвал, и заточенным концом,

да с двух сторон,

Он предложил им перерезать ему горло вон.

И если был я человек других сословий,

И если бы не выполнил его условий,

То я б в аду, уже средь жуликов пропал.

А так – он сам упал.

Когда пришёл в себя опять, то сам и встал,

И если бы он сделал или что сказал —

Любая вещь дурною стала,

Сторонников лишь слабость занимала.

А три или четыре женщины подле меня

Заплакали: «Как хороша его душа!» —

И за него всем сердцем стали,

Но Цезарь своего не обратил вниманья;

И если Цезарь взглядом одарил бы этих матерей,

Они пролили на него не меньший бы елей.

БРУТ

И после этого вернулся он печали злей?

КАСКА

Эгей.

КАССИЙ

А Цицерон хоть что-то говорил?

КАСКА

Да, он по-гречески твердил.

КАССИЙ

Какой эффект он тем достиг?

КАСКА

Не знаю, но я так скажу,

Не мог прочесть я по его лицу:

Но тот, кто речь его постиг,

Встречал чуть видимой улыбкой,

Но я-то в греческом не шибко,

Другие же качали головой;

Могу обрадовать вас новостью другой,

За натяжение ремней от панциря у Цезаря

Марулл и Флавий ведали.

И от расспросов убегают.

Увидеть вас очень желают.

И быть большим мне дураком,

Уж если я запомнил всё.

КАССИЙ

Со мною, Каска, вечерком

Поужинать ты не желаешь?

КАСКА

Нет, обещал другим вперёд, ты знаешь.

КАССИЙ

Так завтра пообедаешь со мной?

КАСКА

Ах, если буду я живой,

Ну, если буду в добром здравии

И разум сохраню я свой,

Обед твой стоит поддержать едой.

КАССИЙ

Ну хорошо: вас ожидаю завтра, Каска.

КАСКА

Да будет так. До встречи, Кассий.

БРУТ

Как с возрастом он превратился в дурака!

И ум его быстрее был у школяра.

КАССИЙ

Так он сейчас при исполнении,

Готов к любым достойным, смелым поручениям.

Вникает, правда, всех поздней во все затеи,

И хамство, грубость – это соус и приправа поострее

Для остроумного его ума,

Как сок желудочный, чтоб переваривать слова,

А человеку это аппетита поважнее.

БРУТ

И если это так, то я тебя оставлю:

А завтра говорить с тобой стану,

Наведаюсь к вам в дом, и если захотите,

То сами вы ко мне домой уж приходите.

КАССИЙ

Я так и сделаю – приду:

А до того – о мире о вселенском думаю.

Как хорошо, Брут, ты – великодушный;

И, как я погляжу:

Металл твой благородный, а послушный.

Возможно, что при встрече я тебя и проведу.

Ты высших, благородных устремлений —

И что? Ты думаешь, я не найду и для тебя своеобразных соблазнений?

Для Цезаря медвежья то услуга;

Ведь он, так доверяя, любит Брута:

Вот если б Брут всё сделал за меня, то он и виноват – не Кассий,

Над ним я подшучу, а разыграю роль-то я прекрасно.

Вот этой ночью страшной,

Как если бы из нескольких бы рук

К нему бы залетели письма через окна внутрь,

И будут они все от разных слуг,

Да, с описанием всеобщей склонности о величайшем мнении,

Что в Риме его, Брута, уже возносят общим волеизъявленьем;

Вот только что не явным выражением,

Чтоб сам он устремления обратил на Цезаря престол,

И после этого чтоб ощутил себя царём;

Поэтому должны известьем этим потрясти,

Или настанут для меня ещё похуже дни.

ЦИЦЕРОН

И всё же, добрый вечер, Каска!

Зачем ты к Цезарю идёшь домой?

И что так сильно запыхался, будь так ласков?

Скажи, и отчего же возбуждённый ты такой?