Дальше уже было что-то совсем дикое и жестокое, на что никому из детской компании, и смотреть-то не захотелось…

Окровавленные, дымящиеся куски мяса летели в казан. Белая нейлоновая рубашка писателя стала бурой от пятен крови, густо покрывших его грудь и рукава. Невозмутимым оставался только ослик, привязанный к дереву рядом с чёрной овцой.

Он меланхолично жевал что-то, справедливо рассудив, что копытным нечего вмешиваться в игрища и развлечения двуногих. Мудрый ослик прекрасно понимал, что большая поклажа на спине – это вовсе не наказание, а гарантия личной неприкосновенности и уверенности в завтрашнем дне, теплом хлеве и щедрой кормежке…

Дальше процесс поглощения всё набирал и набирал обороты, увеличивая гору костей рядом с фонтаном. Бешбармак гости поедали руками, как и положено потомкам кочевников, как они привыкли тысячелетиями, и никакие попытки "цивилизовать" этот процесс не привели бы ни к какому положительному результату даже в среде национальной интеллигенции, пусть и творческой или начальственной.

Само название мясо-мучного блюда «бешбармак» в переводе с тюрских языков означает одно и то же: «пять пальцев», «пятерня» и прочее. Какие уж тут столовые приборы? Одно слово- блюдо едят руками. Хоть в смокинге, хоть в белоснежной рубашке, слизывая с рукавов текущий по ним жир.

Праздник живота продолжался уже дня три, давно была съедена и вторая овца, откуда-то непрерывно подвозили мясо и готовые блюда.

Религиозностью особенной местные не страдали, поэтому веселье подогревалось щедрой выпивкой.

Из культурной программы и развлечений были заунывные мелодии на комузе, периодически воспроизводимые привезённым с гор специалистом – «комузчи», пересказывающим по памяти киргизский эпос «Манас-Сейтек-Семитей», да хоровые песни гостей.

На шестой или седьмой день стало известно, что праздник живота не заканчивается, а, наоборот, готов разгореться с новой, доселе невиданной силой, правда, уже в другой плоскости и по другому случаю.

Как оказалось, в первый же день к вечеру хозяин праздника, уважаемый N, почувствовав неприятные симптомы в животе, решил, что он элементарно объелся.

Залез в горячую ванну, расслабленно грея живот всю ночь, да и следующий день, пытаясь вылечиться «народными средствами».

Как оказалось впоследствии, у него произошел приступ аппендицита, нагревание спровоцировало перитонит, и вскоре он скончался уже в больнице, куда его все же успели привезти.

Во дворе гуляли по этому случаю ещё неделю. Все же большим человеком был усопший, известной личностью, вон, сколько народу с гор спустилось проводить его и вспомнить…

Сколько овец тогда перебывало и закончило свой жизненный путь в нише фонтана, не вспомнит, пожалуй, уже никто.

Но последней там побывала лошадь.

Скорее всего, тот хитрый ослик, насмотревшись жути во дворе и поняв что-то своим звериным чутьём, подговорил именно её привезти последнюю арбу с саксаулом.

А потом бедняга просто случайно попалась на глаза суровых детей гор. Старая, грустная лошадь, подрагивающая мелкой дрожью и не поднимающая ни на кого больших и умных глаз.

Веня навсегда запомнил выражение её глаз…

Позже во дворе появилось много-много бараньих костей для игры в кости- «альчики». Были даже две особо ценные костяшки, лошадиные – прекрасные биты для игры.

«Айкур, Тава, Чик, Бык». Кто играл, тот хорошо знает эти выражения.

Но Веня как-то постепенно перестал с тех пор играть в эту игру…

Ему постоянно вспоминались глаза той лошади…

Этот случай вспомнился Вене неожиданно, сам по себе, как только он ощутил во рту вкус, знакомый с детства, когда в магазине совершенно случайно попался помидор с тем же самым неповторимым вкусом.