К Лёне два раза в неделю приходила «Мадам», старая француженка, которая давала ему уроки французского языка. Она не возражала против того, чтобы подружка его ученика присутствовала на их занятиях, и Маня сидела с ними в одной комнате в уголке и слушала, о чём они говорят.

Маня была очень способна к языкам (дядя Яков учил её ещё немецкому и еврейскому языкам), и за год она научилась не только читать, но и довольно сносно говорить по-французски.

Мадам, почти ни слова не понимавшая по-русски, чувствующая себя совсем чужой в этой странной и непонятной для неё стране, всем сердцем полюбила скромную, приветливую девочку, и на уроках со временем больше говорила с ней, чем со своим учеником.

– Ваш язык, – с удивлением сказала Маня, – очень похож на французский.

Миранда от души рассмеялась. – А это вовсе не наш язык. Это один из языков вашего мира. Старый итальянский. Флорентийский говор тосканского диалекта.

Миранда бережно погладила книгу. – Это первопечатная книга великого Данте, гениальная «Божественная комедия». В вашем мире такие книги называют инкунабулой.

– Какое странное слово, – удивилась Маня. Я такого никогда не слыхала. – Тебе предстоит ещё многое услышать в первый раз. В переводе с латыни, от которой произошли многие ваши языки, инкунабула переводится как «Книга-младенец». Техника печатания в средние века в вашем мире была ещё очень несовершенна, поэтому все инкунабулы такие громоздкие. Но эта ещё не самая большая. Есть экземпляры, которые вообще невозможно удержать в руках.

– Давай присядем на минутку, а то книга действительно тяжеловата. И королева подвела Маню к маленькому столику с уютным диванчиком в углу залы, вокруг которого висело несколько картин.

– Видишь, – сказала она, листая книгу, – вся книга разукрашена вручную. Это необыкновенно тонкая и изящная работа. И с каким вкусом сделана, – добавила королева, нежно касаясь страниц. Эта книга – настоящее произведение искусства. Ведь она проиллюстрирована вручную уже после напечатания текста самим Микеланджело, одним из самых великих художников вашего мира! И эта книга – единственная с его иллюстрациями. Вот, кстати, его автопортрет, – и она показала на картину за их спиной. С картины на них с грустной усмешкой смотрел худой человек с измождённым лицом и умными проницательными глазами.

– Какой… несчастный…, – прошептала Маня.

– Да, с какой-то стороны, действительно, счастливой его жизнь не назовёшь, – согласилась Королева. – Ни семьи, ни детей. – Хотя… счастье – категория относительная. И каждый его понимает по-своему. В определённом смысле – он очень счастливый человек, ведь ему удалось понять смысл своей жизни и прожить её страстно, неистово, следуя своему призванию.

– А вот я не знаю, в чём смысл моей жизни, – развела руками Маня. – И даже не знаю, как мне его узнать.

– И не надо, – улыбнулась Миранда. – Ты ещё маленькая девочка. Только помни – если ты не успеешь этого сделать, когда подрастёшь, потом… ну, после окончания твоей жизни, будет очень-очень плохо.

– Так не всё ли мне будет равно – после… после того, как я умру? Ведь меня уже не будет. – А смерти нет, – спокойно заметила Королева. – В том смысле, в каком ты её себе представляешь.

– И Ада нет? И Рая? – недоверчиво переспросила девочка.

– Рай и Ад есть. Только опять-таки другие. По вашей традиции считается, что на том свете вам воздаётся за хорошие и добрые дела. За плохие, вас наказывают, а за хорошие вознаграждают.

– Да, – с достоинством по-взрослому кивнула головой Маня. – Мы так считаем. Господь судит праведных и грешных. А вы что, так не считаете?