Интересно, что на этих встречах никогда не говорили о войне, о плене, о жизни в концлагерях, и никогда не обсуждали власть. Мне это стало интересно, наверное, когда учился уже в классе десятом. Начал задавать вопросы, но они отшучивались и не отвечали. Сейчас я понимаю почему? Неправду говорить не хотели, а правда она была в противоречии с тем, что озвучивала власть. Должно быть война, тяжелая судьба каждого, научила их быть осторожными и аккуратными. И все же два раза они проговорились. Как то, отпраздновав очередной праздник 9-е мая, женщины пошли в другую комнату говорить свои разговоры, оставив мужчин одних за столом. Я негромко включил телевизор, а там диктор рассказывал о том, как Гитлер вероломно напал на нас. Вдруг мужчины за столом склонились головами друг к другу и заговорили шепотом. Я тихо подошел к ним. Федорченко Яков Кириллович возмущенно шептал:
– Врут! Как же они врут! Ведь мы готовились напасть первыми, да немцы нас опередили. Технику-то целыми эшелонами везли к границе, а горючего не было. Все это я видел собственными глазами, а свидетелей-то и не осталось. Немцы в первый день раздолбили и нас, и технику. Контузило меня, как выжил, так и не понял. Может все это бардак, а может и предательство? Обороняться нас не учили, зато учили наступать и еще простым немецким фразам, всем даже выдали маленькие русско-немецкие разговорники.
К разговору подключился мой отец:
– Что там разговорники! Каменский рассказывал как-то, что им на руки выдали карты прилегающей местности, не нашей, а за границей. В общем «меньше крови на чужой территории».
Все саркастически заулыбались и тут же прекратили свой разговор, увидев меня, развесившего уши у их стола.
Второй раз они проговорились не в это время, в другое, уже значительно позже, и тема была другая. Провокация приключилась снова со стороны телевизора. Там говорили о бесчеловечности немцев во время войны. И все-то мазалось только черной краской. Не вытерпел Степан Михайлович Загорулько. Уже без всякого шепота, а громко сказал, что все они врут, и в нашем советском лагере было бесчеловечнее и унизительнее, чем в немецком. Там было хоть понятно за что сидели, а немцы, мол, не такие и звери, и наших немощных пленных не расстреливали, а лечили и он тому свидетель. Рассказывает:
– Пилю я во дворе госпиталя дрова. На крыльцо выходит врач в белом халате, подзывает. Положил пилу. Поднимаюсь на крыльцо. Он заставил снять рабочую одежду, дал халат и повел в операционную, а там немецкий хирург пытается спасти нашего военнопленного от гангрены на ноге. В общем дали мне специальную медицинскую пилу и пилил я кость нашему выше колена. Так хреново мне стало, что когда вышел на улицу, то меня вырвало. Непонятно чем, ведь ели мало, постоянно голодали. Другим жилось лучше, им помогал Красный крест. А ведь от него отказался не Гитлер, а Сталин. Объявил на весь мир, что пленных у нас не будет, а нас там, говорят, в немецких лагерях было миллионов пять, а вернулись на родину, может от силы два, остальные погибли или остались там на Западе. Сталину многие не верили, и не захотели возвращаться.