Фернандо Колумб, беспрестанно пребывающий с отцом в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, пишет следующее: «Адмирал был хорошо сложенным мужчиной более чем среднего роста, с удлиненным лицом, не полным и не худым, с несколько выступающими скулами. У него был орлиный нос и светлые глаза; цвет лица тоже был светлым, но переходящим порой в яркий румянец. Светлые в молодости волосы стали седыми к тридцати годам. В еде, питье и одежде он всегда был сдержан и скромен. С незнакомыми людьми разговаривал приветливо, а с домочадцами очень приятно, но со скромным и милым достоинством. В вопросах религии он был настолько строг, что за соблюдение поста и совершение всех канонических обрядов его можно было принять за члена религиозного ордена. И он был таким большим врагом ругани, что, клянусь, я никогда не слышал, чтобы он произносил какую-либо другую клятву, кроме „клянусь Сан-Фернандо“, а уж когда совсем сердился на кого-либо, весь выговор состоял в словах „Да приберет тебя Бог!“ за то, что ты сделал или сказал. Когда ему нужно было что-нибудь написать, он не брался за перо, не написав сначала „Jesus cum Maria sit nobis in via“[53] такими красивыми буквами, что мог бы зарабатывать на хлеб одной лишь каллиграфией».

Лас Касас, отец и дядя которого ходили вместе с Колумбом на одном корабле и были колонистами, встречался с Адмиралом на Эспаньоле в 1500 году. Он дополняет описание Фернандо в «Истории Индии»:

«Что касается его внешности и физического склада, он был более чем среднего роста; лицо удлиненное и придавало ему властный вид; орлиный нос, голубые глаза, светлый цвет лица с тенденцией к ярко-рыжему, борода и волосы рыжие в молодости, но очень скоро поседели от его трудов; он был приветлив и жизнерадостен в разговоре и красноречив. Он был серьезен в меру, приветлив с незнакомцами, а с членами своей семьи нежен и приятен, со скромной серьезностью и сдержанностью; и поэтому мог легко внушить тем, с кем виделся, любовь и приязнь. В целом он был самым впечатляющим в своем облике, человеком большого государства и авторитета, достойным всякого почтения. Он был трезв и умерен в еде, питье, одежде и обуви; обычно говорили, что он изъяснялся весело в фамильярном разговоре или с негодованием, когда делал упрек или сердился на кого-то: „Да приберет тебя Бог, разве ты не согласен с тем-то и тем-то“ или „Почему ты сделал то-то и то-то“. В вопросах христианской религии, без сомнения, он был католиком и отличался большой набожностью, ибо во всем, что он делал, говорил или пытался начать, он всегда вставлял: „Во имя Святой Троицы я сделаю это“, или „начну это“, или „это сбудется“. Любое письмо или рукопись он начинал словами „Jesus cum Maria sit nobis in via“, и этих писаний, написанных его собственной рукой, у меня сейчас предостаточно. Его клятва иногда звучала „Клянусь Сан-Фернандо “. Когда же пытался подтвердить что-то очень важное в своих письмах под присягой, особенно в письмах к монархам, он говорил проще: „Клянусь, что это правда“.

Он самым добросовестным образом соблюдал церковные посты, часто исповедовался и причащался, читал канонические службы, как церковник или член религиозного ордена, ненавидел богохульство и нецензурную брань, был больше всего предан Богоматери и серафическому отцу святому Франциску. Казалось, Христофор был очень благодарен Богу за блага, полученные от Церкви, потому, как в пословице, он ежечасно признавал, что Бог даровал ему великие милости, как и Давиду. Когда ему приносили золото или какие-то другие драгоценности, он входил в свою каюту, опускался на колени, созывал свидетелей и говорил: „Давайте возблагодарим Нашего Господа за то, что он счел нас достойными открыть для себя так много хороших вещей“. Он был необычайно ревностен к богослужению, он желал и стремился к обращению этих людей [индейцев] и к тому, чтобы в каждом регионе насаждалась и укреплялась вера в Иисуса Христа. И он был особенно тронут и предан идее, что Бог должен считать его достойным некоторой помощи в восстановлении Гроба Господня…