Дмитрий Алексеевич взял записку, посмотрел на зачеркнутые и поправленные места и горько улыбнулся. Вышел из кабинета начальника, одного из ближайших сподвижников Николая Первого, и еще раз улыбнулся, вспоминая разговоры об императоре, думающем только о маршах, парадах, о прусской подготовке русской армии. Этот разговор с Ростовцевым удивил его и разочаровал. Он вовсе и не предполагал так расстроить Ростовцева, не думал, что предложенное им окажется таким близким и дорогим Якову Ивановичу идеалом, к которому тот так давно стремился… Нет финансов – вот главная причина всех наших непорядков. «Прежде всего создайте людей, – сказал генерал, – а как их создашь, если не дать им серьезного нравственного образования, не считая военного… Задача не из легких…»

После этого разговора с начальником штаба Дмитрий Милютин уже не замахивался на перестройку всего военного образования в военно-учебных заведениях. Работы у него было и без того предостаточно.

Ростовцев – человек благородный и предприимчивый – тут же подал рапорт о пожаловании Дмитрию Милютину чина полковника, хорошо зная порядки императорского двора: раз в прошлом году Милютину дали орден, то в 1847 году ему ничего не полагается. Ростовцев нажал на все пружины, от которых зависело это присуждение, походатайствовал перед графом Чернышевым, подсказал чинам поменьше, как это можно было сделать: два года служил в Кавказском корпусе, образцовый офицер, превосходно вошел в профессорскую группу Военной академии, справляется со своими обязанностями в военно-учебных заведениях… И препоны были преодолены: к Пасхе Д.А. Милютин стал полковником.

«От всей любящей вас души поздравляю вас, мой добрый и милый Д.А.; поцелуйте за меня ручку у полковницы. Надежно вам преданный Я. Р.».

С приездом Николая Алексеевича из-за границы участились встречи с товарищами, друзьями и коллегами. Дмитрий Алексеевич старался не пропускать интересных встреч, на которые приходили совершенно разные люди, но все они дышали одним воздухом – любовью к подлинной исторической России. Часто встречались с давним другом семьи Милютиных Иваном Петровичем Арапетовым (1811–1887), с Андреем Парфеновичем Заблоцким-Десятовским (1809–1881), с графом Иваном Петровичем Толстым (1812–1873)… В этот интимный кружок друзей и приятелей, занимавших разные служебные должности в империи, – Толстой был вице-губернатором, Заблоцкий трудился статистом и экономистом, Арапетов служил в императорской канцелярии, постепенно вливались замечательные люди своего времени – Николай Иванович Надеждин (1804–1856), Константин Алексеевич Неволин (1806–1855), Василий Васильевич Григорьев (1816–1881), Павел Степанович Савельев (1814–1859), Владимир Иванович Даль (1801–1872), Валерий Валерьевич Скрипицын (1799–1874), Иван Петрович Сахаров (1807–1863), Петр Иванович Кеппен (1793–1864), Петр Григорьевич Редкий (1808–1891), Григорий Павлович Небольсин (1811–1896), Константин Степанович Веселовский (1819–1901), Яков Владимирович Ханыков (1818–1862), Николай Владимирович Ханыков (1819–1878), Виктор Степанович Порошин (1811–1868)… Здесь собирались статисты, этнографы, экономисты, писатели, географы, военные, политические деятели, чаще всего профессора Петербургского университета и чиновники Министерства внутренних дел, финансов, имперской канцелярии, но всех их беспокоило то, что называлось деспотизмом власти. Все они побывали за границей, увидели, что там происходит, и поняли, что и в России надо что-то делать, чтобы изменить существо власти. Нет, самодержавие пусть остается, это незыблемая черта русской государственности, но ведь и во Франции есть король, и в Пруссии есть король, и в Австрии есть император… Но ведь было и нечто другое, что незыблемо вошло в управление обществом. Это были умные, образованные, интеллигентные слои русского общества, которые, естественно, были знакомы с немецкой философией, изучали Фихте, Канта, Шеллинга, Гегеля, некоторые из их положений пытались приложить к развитию российского общества. Многие из них читали «Речи к немецкой нации», с которыми Фихте обращался с университетской кафедры к своим студентам, к своему народу. Немецкий философ призывал немецкий народ забыть о неудачной борьбе с Наполеоном, возвысить свой дух до полной независимости, почувствовать себя продолжателем великих национальных особенностей и сформировать уже в эти дни чувство национальной гордости и непобедимости своего духа. Крепостное право постыдно жжет души современных ученых и передовых чиновников, надо что-то делать… Постыдно перед Европой за существование рабства на Русской земле.