«Ищейки» ОБХСС Шосткинского ОВД засекли факт спекуляции… «Варяги» из Новгорода-Северского были схвачены. О случившемся тут же было поставлено в известность областное УВД (в городе Сумы). Дело приобрело широкий размах… В конечном итоге не только арестованные работники Новгород-Северского горторга, но и мой отец, возглавлявший это учреждение, сели на скамью подсудимых… Добкин и Аграновский загремели на тюремные нары, а отец (за проявление халатности) был отстранён от занимаемой должности… Ему присудили отдавать 20% будущей зарплаты (в течение года) в пользу государства… По партийной линии он схлопотал «строгача с занесением…»

Многие годы безупречного труда на ниве советской торговли были перечёркнуты этим нелепым случаем…

* * *

Хочу заметить: отец хорошо знал нравы советской власти. Он был убеждён: с советской властью нельзя шутить. Советскую власть надо любить! И отец любил её.

Высшая городская элита: первый секретарь райкома партии, председатель горисполкома, начальник горотдела милиции, прокурор города и другие «шишки» – систематически получала дары от отца.

Отец хорошо знал нормативы естественной убыли товаров: усушки, утруски и так далее. Эти нормативы позволяют накапливать излишки. Вот за счёт накопления этих излишков в магазинах горторга комплектовались картонные коробки с дорогостоящими товарами: вина, копчёные колбасы, цитрусовые, шоколад, конфеты, консервы, которые по распоряжению отца и от его имени развозились по квартирам вышеупомянутых должностных лиц.

* * *

Желая укрепить свою «дружбу» с властями, отец устраивал по праздникам пышные застолья, где вино лилось рекой… Он напаивал именитых гостей, а затем откалывал лезгинку. «Асса!» – восклицал громко он, веселя гостей… Мне было горько и больно смотреть на отца, как он изгаляется перед властями города… Умом я хорошо понимал: с его трёхклассным образованием это был единственный способ удержаться в директорском кресле. И тем не менее на душе было отвратительно…

Забегая вперёд, хочу добавить: отец с Идой и 18-летней Викторией вынуждены были переехать в эту злосчастную Шостку, где можно было устроиться на работу. На пороге своего 50-летия отец устроился… экспедитором (!) в отдел снабжения завода химических реактивов. Это случилось весной 1952 года.

А в конце августа 1951 года, когда отцу ничто не предвещало беды, лишь жестокая драма дяди Арона отравляла жизнь всех нас, кто был лично с ним связан…

* * *

Перед отъездом в Москву на занятия в МЭИ я зашёл к отцу попрощаться. Когда я пришёл к нему на квартиру, он протянул мне письмо от… дяди Саввы! Мамин брат обращался к отцу с просьбой сообщить ему… о судьбе Владика! Оказывается, дядя Савва через Центральное адресное бюро в Москве узнал координаты отца и написал ему письмо в достаточно корректной форме. Это письмо я воспринял как гром среди ясного неба!

По прибытии в Москву я сразу написал письмо в Батуми и рассказал всё о себе. Благо мой «имидж»: обладатель школьной медали, студент-отличник одного из лучших технических вузов страны – давал мне возможность представить себя в самом лучшем свете. Лишь о жестокой драме дяди Арона я умолчал…

Так завязалась моя переписка с родственниками моей покойной мамы. Ответили мне тётя Мария и её дочь Лидия, которая была моложе меня на один год. Меня пригласили приехать летом 1952 года в Батуми.

* * *

Окончание четвёртого курса ознаменовалось приятным для меня событием: в многотиражной институтской газете «Энергетик» я был упомянут как один из самых примерных студентов нашего электроэнергетического факультета. На своём четвёртом курсе я стал лидером по курсовому проекту «Сети электрических систем». Вот так, спустя два с половиной года, ушло в небытие моё «позорное прошлое» – неявка на демонстрацию 7 ноября 1949 года.