Развивая тему «позитивности» (внешности), Гегель теперь считает, что религия нуждается в «объективном фокусе» (culte/cultus) – как, например, в храме – который связан с субъективностью (то есть религиозным сознанием, проникнутым значимостью внешних фактов церемонии и т. д.). Условия религии, по его словам, заключаются в освобождении от «абсолютной объективности» и забот конечной жизни. В этом контексте смысл жертвоприношения состоит в отказе от конечного, в отбрасывании всего конечного как реального. Кроме того, то, что не приносится в жертву, теряет свою особенность, будучи РАЗДЕЛЕННЫМ. (Если позволите вмешаться, тема «жертвы» часто отмечается как нечто предполагаемое и постоянно присутствующее в древнем мире, от Авраама до греческого парня, который принес в жертву свою дочь Ифигению в начале Троянской войны, и до самого Искупления – в некоторых интерпретациях. Даже мы говорим о «принесении себя в жертву» ради цели, что, на мой взгляд, одновременно и одно и другое. Кроме того, проницательная интерпретация Гегеля о разделении была для меня новой и кажется весьма правдоподобной).

Песня, танец и радостное чувство привносят в игру субъективность. Здесь Гегель цитирует фразы из «Обращения к публике» Фихте (1799), сочинения, которым закончилось его пребывание в Йене; а также строки «То, что не охватывает небо небес, находит свое место в сердце Марии». Этот текст (системный фрагмент) датирован сентябрем 1800 года.

Глава начинается в этом мистическом ключе с замечания о том, что «бесконечное не есть совокупность конечного» (ибо это лишь «конечное бесконечное», так сказать). Это похоже на то, что иногда говорит Боб Уоллес, и звучит как значительное развитие идей как бесконечности, так и тотальности, которые являются довольно ключевыми для Гегеля еще со времен его «hen kai pan» (все и одно).

Это одна из самых длинных глав в книге Розенкранца. Однако в ней много интересной информации с точки зрения понимания Гегеля. К сожалению, Розенкранц помещает эту главу перед главой о смерти отца Гегеля, хотя она посвящена ранней системе Гегеля после его переезда в Йену около 1800 года, который был разрешен только благодаря наследству, полученному от отца. Другими словами, Розенкранц неверно датирует йенские рукописи Гегеля более ранним франкфуртским периодом. Рудольф Хайм совершил ту же ошибку в 1857 году. Это, конечно, предполагает, что принятая сейчас датировка по Йене верна. Французский переводчик Осмо ссылается на статью Киммерле в Hegel-Studien 4, где приводятся доказательства этого вывода.

Соответствующий материал с тех пор был опубликован на английском языке в США (System of Ethical Life, Jena Logic and Metaphysics). Однако, как я уже говорил, для восприятия Гегеля важно, что писатели XIX века уже имели к нему доступ через Розенкранца, и это – откровенно говоря – в гораздо более доступной форме, чем современные английские переводы. Кроме того, насколько мне известно, ранняя натурфилософия не была переведена на английский язык.

В этой главе также есть некоторые биографические и общие интерпретационные материалы. Розенкранц говорит, что «стремление к системе» (которое Гайм позже осудил в Гегеле) росло в нем очень медленно. Розенкранц говорит, что он отталкивался от конкретных фактов и только потом искал принципы.

Находясь во Франкфурте, Гегель покупал книги Шеллинга, Платона и Секста Эмпирика. Отношения Гегеля и Шеллинга хорошо известны, но интересно иметь свидетельства того, что Гегель продолжал работать с ними до 1800 года. Лекции Гегеля о Платоне хорошо известны, но интерес к Сексту Эмпирику представляется мне особенно интересным, поскольку он проливает свет на гегелевскую концепцию диалектики. У Платона диалектика, безусловно, есть, но это не такая наука, как у Секста, поскольку у Платона она выходит из уст Сократа в готовом виде, и вы никогда не знаете, показывает ли Сократ все свои карты, когда ведет диалог. В своих трудах («Против логиков», «Против физиков», «Против музыкантов» и т. д.) Секст различает догматиков (например, Аристотеля), которые думают, что знают, тех, кто считает знание невозможным и поэтому не задает вопросов, и собственно скептиков, которые считают, что на самом деле не знают, но продолжают задавать вопросы на том основании, что знание может быть возможным. Кант использует это в начале «Критики чистого разума» (1781), и очевидно, что немцы хорошо знали скептицизм (в 1794 году вышла книга на эту тему). Об этом стоит знать, поскольку многие англоязычные авторы, описывая источники гегелевской мысли, похоже, не обращают внимания на Секста. Гегель использовал свои знания о нем в своем раннем эссе «О древнем и современном скептицизме». Секст описывает многочисленные «тропы» (повороты) или аргументы против реальности знания (например, что оно включает в себя бесконечный регресс неисследованных предположений), и они имеют некоторое сходство с чертами зрелой диалектики Гегеля.