– Ставьте тележку, разгружать будете завтра.
– Молодцы, девчатки, обскакали бабку Василиху!
От кизяков много золы и мало тепла. Экономно расходуют тот хворост, которым удаётся запастись для растопки.
Начальная школа
В сентябре – первый раз в первый класс. Желая нас подготовить, бабушка Лиза раздобыла после новогодних праздников 1944 года старый букварь и попросила Лилю Цвингер:
– Помоги девчонкам, позанимайся с ними.
Мне интересно – я легко запоминаю буквы и успешно складываю слоги. Маше Цвингер, старшей сестре Лили, вздумалось проверить, чему она нас научила.
– Ма-ма мы-ла ра-му, – прочла я, старательно растягивая слоги.
– Теперь, Иза, твоя очередь.
– Не хочу – пусть Тоня читает.
– Она уже читала, у неё получается.
– А я не буду.
– Читать не будешь?
– Заниматься не буду.
– Почему?
– За меня Тоня учиться будет. Мы похожи – учитель не разберётся!
– А ты что будешь делать?
– Играть.
– Ты ленивая?
– Нет, не ленивая, но лучше бегать и играть в жмурки.
Первого сентября в школу отправилась я одна. Прихожу – Иза спрашивает:
– И что было интересного?
– Каждому дали камышовую ручку с пером, чистую, всамделишнюю тетрадку, палочки писали, учительница меня хвалила.
– А учительница какая?
– Красивая. На ней розовое платье. Пойдёшь – увидишь.
– И много вас – в классе?
– Много… Наверное, пятнадцать.
Иза выслушала и решила:
– Ничего интересного – не пойду!
Перед школой она переболела скарлатиной – теперь её жалели и не принуждали. Сентябрь я занималась – Иза била баклуши. В октябре учительница не выдержала – вызвала маму.
– Элла Александровна, почему Изольда не ходит в школу? Нехорошо, ведь близнецы! Плохо, если одна выучится, а другая останется неучем. Вырастет – вас же обвинит.
Мама сшила портфель и уговорила Изу учиться: «Неучем быть стыдно».
Портфель Изе понравился, и она выдвинула условие:
– Только носить его буду я.
Я согласилась: младшим полагалось уступать, но скоро он ей надоел, и носить его приходилось мне – как-никак, я была старше на целых 30 минут!
Портфель стал предметом зависти беспортфельных, и школе запомнился надолго. Из защитного материала, с карманчиком впереди – для чернильницы, – он служил нам все четыре года начальной школы.
По годам самые маленькие и не выдавшиеся ростом, мы сидели за первой партой. В военные и послевоенные времена переростки составляли большинство: семилетних было трое; десятилетних – столько же, далее шли 12-13-летние и даже два 18-летних.
Учительница путает нас, Иза этим пользуется – щипается, когда не знает ответа. Я вскакиваю, отвечаю – подлога никто не замечает. Когда ей бывает скучно, кладёт кудрявую головку на парту и нарочито громко храпит. Учительница подходит и, поглаживая, тихо говорит:
– Иза, спать на уроках нельзя.
– Ой, какой я интересный сон видела! – потягивается она, притворно зевая.
Придвинулась как-то впритык и, будто тормозной путь проверяли, толкнула – я грохнулась и растянулась меж рядов. Взрыв хохота – она довольна и лукаво оправдывается: «Нечаянно же!»
На переменах я ходила с книгой – она бегала наперегонки или играла в жмурки. Однажды ко мне, гревшейся у круглой печи, с криком и смехом подбежала группа вместе с Изой.
– Тоня, там врач приехал, весь в белом! Пойдём, посмотрим! – и я присоединилась к ним.
Появление в школьных стенах врача, инспектора из отдела образования, фотографа или просто родителя было редкостью, а потому событием. Дети сбегались и разглядывали «гостя», как в зоопарке зверей.
В большом школьном зале две массивные двери: одна – на улицу, другая – в маленький коридор педагогов, в котором с одной стороны находится учительская, с другой – директорская.