Оглянувшись, Гоша пролезает сквозь щель.

Гоша всегда гордился своим городом, его широкими проспектами, зелеными бульварами, красивыми домами новостроек, Дворцом Звездочек и серебряными звездами на высоких башнях. Маленьким он часто думал: вот же мне повезло, родиться именно в наше время, через шестьдесят без малого лет после Проведения Границ, через тридцать лет после Победы. Он пытался представить себе жизнь, какой она была раньше, когда всем богатством владели мертвые, а живые были у них рабами, пытался представить свою жизнь в том, старом городе, какой он видел только в кино, – и каждый раз у него ничего не получалось. Потому что невозможно было представить себе родной город без высотных домов, гудящих машин, разноцветных светофоров…

И вот сейчас, в пустынном дворе, Гоше кажется, будто он провалился в дыру во времени: заросли борщевика, чахлые кусты, пожухшая осенняя трава – и молчаливый, мрачный дом с заколоченными окнами.

Гоша думает: за шестьдесят лет здесь ничего не изменилось. Все те же кусты, та же трава, тот же дом. Это место огородили забором, натянули колючую проволку – и время застыло здесь, перестало двигаться.

Словно в Заграничье.

«Мертвый дом», – думает Гоша.

Почему-то он сразу понимает: это мертвый дом, дом, где должны водиться привидения.

Выходит, не всегда мертвые вещи красивые и модные.

Ручеек пота стекает по спине. Дом смотрит на Гошу сквозь заколоченные окна, словно через прикрытые веки.

Почему-то Гоша вспоминает, как прощался утром с мамой, – и какая-то неясная тревога поднимается у него в груди. Он разворачивается и прижимается к щели забора – как он мог забыть, это же наблюдательный пункт!

В самом деле – дверь ДэДэ видна как на ладони.

Осталось понять, как долго Гоша собирается тут сидеть. И что, собственно, собрался увидеть.

В этот момент он слышит голоса.

– А мне дядя рассказывал еще один мертвый фильм, про убийцу… он заманивал к себе в дом девушек и убивал их. А все спихивал на свою мертвую мать.

Ломающийся мальчишечий голос. Ему отвечает другой, взрослее, басовитей:

– А сам убийца – мертвый?

– Нет, конечно, – отвечает первый мальчишка, – это же мертвый фильм. В мертвых фильмах всегда убийцы живые, а мертвые – хорошие.

– То есть мама была хорошая?

– Ну да, наверное. Он ее в подвале держал, а потом она выбралась и набросилась на него…

– А твой дядя может этот фильм достать?

Это – третий голос. Девчоночий, девичий. Гоша уже где-то слышал его – он плотнее прижимается к щели и скашивает глаза, чтобы разглядеть собеседников.

– Нет, – говорит мальчишка, – он сам его у кого-то дома смотрел… ну, ты же знаешь, как это бывает? Кто-то достал кассету, все ночью собрались, смотрели… детей туда не берут.

– Боятся, что мы проболтаемся, – с презрением говорит тот, кто постарше.

– Мы-то никогда не проболтаемся, – говорит девушка, – мы же – смертники, мы умеем держать слово.

Смертники! Ну конечно – они же тоже должны любить мертвое кино.

Тут уж Гоша узнал голос – конечно же, это Леля, девочка из Дворца Звездочек.

Гоше становится как-то не по себе. Нет, не то чтобы он напуган – он, конечно, не из пугливых, еще не хватало! Но все-таки – про смертников разное говорят. А вдруг они пойдут сюда, во двор, увидят его, догадаются, что он подслушивал? Кому это понравится?

Заброшенный дом, пустырь. Кругом – никого.

Да, смертники – это не пятнашки. Взрослые, решительные.

Бежать некуда.

Гоша, стараясь не шуметь, оглядывается на дом. Может, спрятаться там?

На секунду Гоша представляет – вот он пересекает двор, отдирает доски, пролезает в окно. Полумрак, запах старого мертвого дерева…