Я лежал и продолжать вопить что есть от мочи – от боли, от обиды и от испуга. Все застыли и таращились на меня стеклянными глазами. Нависшее молчание резко прервала моя спасительница. Бабушка подбежала ко мне молниеносно, начав причитать и жалеть меня. Тот самый здоровяк, который случайно толкнул меня, стоял в ужасе и не мог даже пошелохнуться. Никто не сумел предвидеть, что всеобщая отработка «боевых» приёмов закончится именно так.

Сразу же после того, как всех загнали в класс перед началом уроков, мы с бабушкой неспешно пошли в школьную раздевалку, куда уже привели здоровяка, чтобы он извинился перед мной. Было видно, что он сам напуган не меньше моего и не хотел причинять никому зла. Бабушка сразу же поняла его испуг, увидев выражение лица. Здоровяк зарёкся махать руками и ногами когда-либо ещё в моём присутствии. Я ответил ему, что не в обиде на него, и, по-прежнему оставаясь немного ошарашенным от произошедшего, неспешно побрёл домой вместе с бабушкой.

У случившегося была хотя бы одна польза – удалось сбежать с последних уроков.

Я по-прежнему много болел, и кроме вылазок с «боевыми» товарищами на переменах, ничто не доставляло мне интереса и удовольствия в общеобразовательной тюрьме под милым названием «школа».

В одну из ночей, когда я совсем отчаялся и, видимо, уже подсознательно не хотел подниматься утром, меня охватила настоящая истерика, которую я поначалу никак не мог контролировать. Раньше со мной такого не случалось. В совсем раннем детстве я не то чтобы бы всегда оставался безупречным ребёнком, но – всё же – был более-менее спокойным и нескандальным. Теперь же нескончаемое давление довело меня до состояния абсолютного исступления, из которого, казалось, было не выбраться вовсе. Бабушка успокаивала меня и спрашивала, что мне так не нравится в школе. Я, сквозь слёзы и всхлипывания, пытался объяснить ей, что остаётся очень мало времени на игры и отдых. Что учиться заставляют слишком много и беспощадно. И по сей день считаю это чистой правдой, и я не шучу. Именно тогда, в полном отчаянии я произнёс знаменитую фразу, мгновенно ставшую крылатой в нашем узком семейном кругу: «Когда я вырасту, я взорву все школы!»

В тот самый миг, когда я яростно и бесконтрольно выкрикивал её откуда-то из гортани, то по-настоящему представлял, как пройдя все испытания и неудобства, взрослый я буду вершить правосудие над главной несправедливостью в жизни маленьких людей. Как я освобожу их от рабского труда, и школьники, не веря своему счастью, побегут домой, чтобы наконец наигрываться вдоволь каждый день, снова и снова смакуя сладость той самой беззаботной жизни, уже почти забытой под гнётом ежедневной чеканки сознания.

Однако в то время я ещё не знал, что не бывает вечной безнадёги. Не знал, что мой путь ещё только начинается и что впоследствии мне предстоит сделать многое для того, чтобы почувствовать сладость победы, о которой я в тайне, сам того не осознавая, уже мечтал.

В тот самый день, когда мы с бабушкой вернулись из школы раньше, чем обычно – то есть, после «головной встряски» – я почувствовал, что со мной происходит нечто, выбивающее из привычной колеи. Подумать только! Я почти забыл о том, что проживаю случившиеся события своего детства уже во второй раз. Легкая беспамятство неслабо удивило меня. Я не мог понять, как чуть ни потерял великую цель, ради которой и оказался здесь вновь. Чтобы удостовериться в том, что я не съехал с катушек, я начал рыться в школьном портфеле и с облегчением нащупал «Живые души» и телефон, мирно лежащий рядом. Эти два предмета всегда возвращали меня в привычную систему координат. Интуиция подсказывала мне, что я не просто так вспомнил о них.