Владыка не перебивал, ему было стыдно за беспочвенное обвинение, пусть и выраженное в мягкой форме.

– Я приношу свои извинения, уважаемая Бережливость, и на этом замнём это недоразумение. Продолжайте в том же духе вашу педантичную, скрупулёзную, нудную, но, всё-таки, нужную работу. На этом всё. С вами.

Бережливость удовлетворённо слегка склонила голову, почтительно на груди крест-накрест сложила руки, сделала два шага назад и уже через мгновение что-то высчитывала на своём стареньком калькуляторе.

Владыка хмуро собирался с мыслями. Густые брови то сходились на переносице, то расходились. Время шло, которое для них особого значения не имело, а вот люди, за промежуток их отсутствия, могли натворить чёрт знает что.

Гнев сжал челюсти так, что желваки выпучились, как две большие груши. Злость, и до того синяя, посинела до невообразимой синевы. А Раздражительность, не в силах совладать сама с собой, страшно дёргалась в конвульсиях, отчего то язык выпадал изо рта, то глаза закатывались под лоб, то ручонки щипали собственное тело. И добродетели и пороки, увидев сию пантомиму, не сумели сдержать свою реакцию на это зрелище. Кто гоготал во всё горло, кто ржал как лошадь, кто звучно хохотал, кто пискливо визжал, кто-то просто смеялся, некоторые снисходительно улыбались, а кому-то было искренне жаль несчастную Раздражительность.

Владыка тоже усмехнулся, но так мимолётно, что никто и не заметил. И тут на авансцену вышла ещё одна особа, ранее лишь эпизодически упомянутая. С крючковатым носом, тонкими, плотно сжатыми и слегка вытянутыми в одну сторону, губами, и махонькими ушками, приклеенными к головке непонятной геометрической формы. То была Наглость.

Очень востребованная у людей и пользующаяся большой популярностью, для которой некий наглец придумал поговорку, что она – второе счастье. Что служило для него первым счастьем неизвестно, но можно предположить, если учесть при каких обстоятельствах пользуются Наглостью. Всегда неразлучна с Хамством.

– Я требую прекратить этот балаган! – заорала Наглость, хотя по своему статусу требовать что-либо не имела права. Но прекратить это безобразие следовало, и Владыка промолчал. – Мы здесь собираемся, чтобы решать очень серьёзные вопросы. Любителям глупого смеха могу предложить сию минуту спуститься на землю. Там предостаточно идиотских юмористических передач, где они смогут, образно говоря, оттянуться по полной. Мне же некогда, да и противно тратить на это моё драгоценное время.

Подала голос и Гордыня:

– Абсолютно солидарна с Наглостью. Может, это и выглядит несколько забавно, но подобные казусы не должны отвлекать внимание собравшихся, и уж тем более ваше внимание, Владыка, от главного вопроса, по которому мы здесь собрались.

Владыка вновь грозно сдвинул брови:

– Тихо всем! Повеселились и будет. Я вынужден признать правоту, как Наглости, так и Гордыни. Вот ещё одно качество, кроме их собственных, вследствие которого они всегда будут на шаг опережать вас, дети мои. Они прагматики. У них цепкая хватка и деловой подход к любым вопросам. И мелочей у них не бывает. – Печально задумывается. – Хорошо! Сейчас я вынесу свой вердикт и на этом закончим… этот турслёт. А решение моё будет таково.

Но решение ещё зрело. Мудрый Владыка соображал, поскольку с этого момента начиналась дипломатия. Своим решением не обидеть своих, но и не сильно возмутить чужих. Массовые возмущения ведут к хаосу, а это только на руку пороку. Это его стихия. Он заговорил:

– Вы, бестии, требуете полного разграбления и уничтожения столь большой территория на том основании, что там не осталось даже искорки истинной беззаветной Любви? Я правильно истолковал ваш ультиматум?