Этот директор был весьма запоминающийся тип, по-своему занятный. В музыке он разбирался так же, как я в рукоделии. Зато очень хорошо понимал свой интерес. Помнится, в городе ждали какого-то гастролера-скрипача, но тот не смог приехать. Чтобы не срывать концерт, директор попросил скрипачку из симфонического оркестра Грозненской филармонии выручить его. Это была исполнительница с яркой техникой, но не ставшая солисткой по известным причинам: на Востоке женщине трудно пробиться в лидеры.

В связи с этим мне припомнился разговор с дирижером Ниязи. Я как-то спросил у него:

– Почему в оркестре на скрипке играют больше женщины?

Дирижер поморщился:

– Это по бедности. Мужчины должны играть!

– На скрипках женщинам играть нельзя, на духовых тем более. Но хоть арфистка должна быть женщина?

– Ничего ты не знаешь! Мужчина-арфист лучше! Ты хоть слышал, как мужчины на арфе играют?

Я был удивлен, что бывают мужчины-арфисты: я их никогда не видел и не слышал.

– Выходит, женщине вообще нет места в оркестре?

– Нет!

Итак, заезжий гастролер не приехал, а концерт объявлен, билеты проданы. Директор филармонии просит эту скрипачку:

– Муся! Сыграй! Выручи!

– Хорошо, сыграю. А вы мне заплатите?

– Конечно, заплачу.

Скрипачка занималась, готовилась, отыграла за гастролера – лучше не бывает. Все остались довольны. Пришла она к директору за гонораром.

– Слушай, какие деньги? – прикинулся простачком директор.

– Я же сольный концерт сыграла!

– Не понимаю! Тебе не все равно? Сидишь в оркестре – играешь или стоишь – играешь… (Мы потом так и шутили между собой: «Муся, тебе не все равно: ты сидишь – играешь или стоишь – играешь?»)

Вот таков был этот директор. Из-за его жадности я впервые в жизни оценил вкус обычного черного хлеба с килькой. В продуваемых всеми ветрами гостиницах мы кормили клопов… Я напростужался в разъездах по аулам, наорался в горах так, что у меня пропал голос. Нашли для меня в Грозном хорошего врача – специалистку по иглоукалыванию. Через две недели от ее иголок или от молчания голос вернулся. Я запел. Но Офелия не выдержала такой нашей жизни и уехала домой, в Баку.

Здесь же, в Грозном, я прошел посвящение в пьющего. До этого я никогда и в рот не брал спиртного. Что-то было раз, но вполне невинно, когда было мне лет девять. В нашем гостеприимном доме собралось очередное застолье. Дядя Джамал то ли в шутку, то ли в назидание предложил: «Попробуй, пахнет шоколадом». Я пригубил. Шоколад вкуснее, а это обожгло и ничего больше… И чего они пьют этот коньяк? Потом краснеют, смеются, обнимаются. Дядя, провожая гостей, идет по двору, а его ведет из стороны в сторону.

– Тетя Мура, что с дядей?

– Плохо себя чувствует, – говорит строго Мария Ивановна, – устал.

Позже я узнал, как можно «уставать» от коньяка. А еще у нас в доме любили на десерт вишневую наливку. Делали ее сами. Трехлитровые банки, набитые спелой вишней, хранились на кухне в специальных нишах (холодильника у нас еще не было). Я заметил, что наливку пьют, а ягоды остаются. Дай, думаю, поем. Поел. Чувствую, что меня ведет, как дядю Джамала, в глазах двоится, почему, не могу понять, весело и плакать хочется. Тетя Мура увидела меня, спрашивает:

– Ты чего, Муслимчик, такой?

– Ничего, я вишен из банки покушал.

– Так ты же опьянел! Отпаивали меня чаем…

В Грозном был у нас талантливый артист, конферансье Вильен Дарчиев. Будучи сам пьяницей, он и на сцене всегда изображал пьяниц – это был его коронный номер. Публика хохотала от его дурацких шуток. Как-то он говорит мне:

– Ты что, Муслим, вообще не пьешь?

– Даже не пробовал.

– Пойдем с нами. Ты уже взрослый мужик, сам себе на хлеб зарабатываешь.