– Да ни черта он о нас не думает, он во всём видит только себя, одного себя, любимого! Он выкобенивается и кривляется, он стремится сказать как бы повывороченнее. Неужели тебе нравится эта книжка с Озой? Читать невозможно, всё искручено.

– В «Озе» – любовь. Но, если не нравится «Оза», читай «Первый лёд» – про девочку, мёрзнущую в автомате, разве это не про каждую сегодняшнюю девчонку, которую обидели? Мне тебя жалко, ты слепой.

– Ты его жалей, а не меня. Вот увидишь, он весь уйдёт в свою архитектуру, в построения и забудет про живое.

– Зачем строить прогнозы, ты читай то, что он пишет сегодня!

– Сегодня «Треугольная груша». Не хочу её, к чёрту!

– Не надо так резко! Ты несправедлив к нему. – И снова Елена чуть слышно читает и наступает на него: – Слышишь «как ладонями пламя хранят…», все образы его нестандартны…

– Да хватит, – прерывает её Евгений. – Не хочу больше!

А Елена не замечает его раздражения:

– Я не понимаю тебя. Неужели ты не слышишь его душу? Неужели не чувствуешь, до чего точно сказано: «И из псов, как из зажигалок…» Непонятно, как ему в голову приходят такие точные сочетания!

– Очень даже понятно как! Когда человек ещё не испорчен, когда он ещё слышит Бога! В его пустую голову такие мысли не могли прийти. Им говорит кто-то другой или что-то иное, высшее. Только он не воспользовался тем, что Бог избрал его своим проводником, он предал забвению голос свыше, он разменивает себя на внешние эффекты. Вспомни его вечер. Слушать его невозможно, он – фигляр, он – совершенно пустая личность. Пыжится, пытается что-то изобразить из себя! Пижон и кокетка.

– Я не хочу с тобой разговаривать. Ты не смеешь так о нём! – Елена выскакивает из класса, но вскоре возвращается и снова говорит мягко: – Такие стихи, какие я тебе читала, не мог написать пустой человек! Запомни их, прошу. – Она снова и снова повторяет полюбившиеся ей строки.

Михаил и Илька хохотали над его горячностью, внимательно слушали Елену и явно были на её стороне. Он же готов был заткнуть уши, только чтоб не слышать тех стихов! Но, помимо его воли и желания, стихи входили в него сами вместе с Елениным голосом, вместе с её улыбкой и её просьбой выучить их, и он покорно запоминал их, как с листа, с её голоса.

Он заучивал стихи – для неё.

В тот период они были как бы на разных полюсах.

Может быть, потому стихи Вознесенского казались Евгению мелкими, что его в то время привлекала философия – по полночи он читал «Диалоги» Платона. И пытался заинтересовать Платоном Елену:

– Послушай: «Значит, когда деньги бесполезны, тогда-то и полезна справедливость?» «Основное свойство философской души – охват мыслью целокупного времени и бытия!» Каково?

– Ну и что? – не понимала Елена. – Зачем это? О чём это?

– «Итак, вот что мне видится: в том, что познаваемо, идея блага – это предел, и она с трудом различима, но стоит её только там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она – причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама – владычица, от которой зависят истина и разумение, и на неё должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни», – вдохновенно шпарил он наизусть.

– Это всё ясно без слов. Зачем так много слов, зачем умничание?

Он даже захлебнулся тогда от удивления:

– Людям нравится выстраивать пассажи, мысль к мысли, слово к слову, рассуждение к рассуждению, возникает красивое построение, как уравнение. Часы можно тратить на это!

Елена пожала плечами:

– Я бы не выдержала – сидеть часами ради создания красивого пассажа.