Маша же была вся в мать: робкая и мечтательная, совершенно чуждая житейских расчетов, она, полюбив Брыкова, даже мгновения не думала о его богатствах.

В этот злополучный вечер Сергей Ипполитович сидел под окошком с трубкой в зубах, Маша же у стола старательно вышивала бисерный кошелек для своего жениха, и они вполголоса вели беседу, вернее, разговаривая каждый с самим собой, нежели с другим, – такой способ мирного собеседования установился у них с давних пор.

– Завтра непременно приехать должен, – сказала Маша, – от царского смотра его Господь уберег, а то бы, может, и нынче здесь был.

– Где молодому человеку хозяйство вести! – воскликнул старик. – Старосты, поди, как его грабят. Я ему вместо управителя буду теперь.

– В мае плохо, говорят, венчаться. Весь век маяться будешь. Вот кабы в конце апреля успеть!..

– Дом этот в наймы отдам, а сам в это самое Брыково и перееду. Ну их к Богу, кляузы эти!..

В это время у палисадника послышался конский топот.

– Никак к нам! – сказал старик.

– Он! – воскликнула Маша и легче серны выскочила из комнаты.

Она сбежала с крыльца и с криком» Сеня» побежала к калитке, где торопливо привязывал рвоего коня офицер. Но, добежав до калитки, Маша снова вскрикнула не то в испуге, не то в разочаровании.

Дмитрий Брыков злобно усмехнулся, увидев ее смущенное лицо, и, грубо взяв ее руку, сказал с горькой усмешкой.

– Думали – Сеня, ан – Митя!.. Ну, что же!.. Ведь все же Брыков пожаловал.

– Вы от Семена Павловича? – быстро спросила его Маша. – Когда он будет?

– Сам от себя я, – ответил Брыков, – а когда он будет, не знаю. Может, и не будет вовсе! – И он засмеялся.

– Как не будет? Почему? – тревожно спросила Маша.

– Может, и помер!

Девушка прижала руку к сердцу и тяжело перевела дух.

– Вы – злой! – сказала она ему с укором.

Брыков засмеялся снова, а потом взглянул на нее огненным взглядом и прошептал:

– От вас зависит сделать меня добрым!

Маша ничего ему не ответила, круто отвернулась от него и вошла в комнаты.

– Ты с кем это? – спросил ее старик.

– Дмитрий Власьевич! – презрительно ответила она.

Старик с недоумением отнял от губ трубку.

– Чего это он?

В это мгновенье в горницу вошел Дмитрий и, подойдя к старику, сказал:

– По делу, государь мой, по делу.

– Милости просим, – ответил старик, – садитесь. Гость будете. Что братец?

Маша собрала свое вышиванье и вышла из комнаты. Дмитрий посмотрел ей вслед, тихо усмехнулся, потом встал, прикрыл дверь и вернулся на прежнее место. Старик глядел на него с недоумением.

– А дело вот какое, – тихо заговорил Дмитрий, наклоняясь к Федулову, – брат мой, Семен, у себя в имении помер.

Старик откинулся и раскрыл рот.

Дмитрий только кивнул головой и продолжал:

– Да, помер мой брат, и я теперь – всего наследник. Так вот, я хочу быть всего наследником и хочу жениться на вашей дочери, и вы уговорите ее! За то вам особая награда будет!

Старик оправился от неожиданности и уже внимательно слушал Дмитрия.

«Что же, – мелькало в его уме, – не тот, так другой. Денежки те же, покой тот же, а этот еще награду сулит! Что же, не в девках сидеть Машутке!»

– На все воля Божья, – сказал он вздохнув, – а я согласен! Ну, новый зятюшка, поцелуемся! – прибавил он весело, и на его лицо вернулось прежнее спокойствие.

Они поцеловались.

– С чего же это Семен Павлович помер? – спросил старик.

– А не знаю еще! – беспечно ответил Дмитрий. – Горячка, что ли? Только вчера с усадьбы приехал Еремей и доложил мне, а ныне и государю сообщено.

– Ах! – раздался в ту же минуту крик за дверью и что‑то грузно упало на пол.

Дмитрий вскочил и бросился к двери, которую с трудом отодвинул. На полу лежала Маша, лишившаяся чувств. Дмитрий легко поднял ее с пола и перенес на диван.