– Он иногда плохо видит и еще говорит громко. Я на самом деле начала переводить, вы не думайте. Непредвиденные обстоятельства.

Она представила Платона Степановича дяде и оставила их вдвоем.

Генерал Афанасий Аркадьевич Абрамов смотрел на Платона Степановича так пристально, что даже нахмурился. Смородина обратил внимание на очки с дымчатыми темно-голубыми стеклами. У них была тонкая оправа, которая была бы, скорее, к лицу высокопоставленному чиновнику, нежели пожилому инвалиду. Генерал был одет в брюки и рубашку, одежду совсем не домашнюю, и хорошо пострижен. Инвалидное кресло у него было современное, с мотором и управлением кнопками.

– То есть вы адвокат. И что моя племянница должна была для вас делать?

– Переводить статьи с английского на русский. Пока мы договорились на тестовое задание.

– Вы служили?

– К сожалению, нет. Из-за зрения. С детства мечтал о военной карьере, но, увы. Я говорил об этом однажды с генералом Бочарниковым.

– Кхе! Это рыжий такой?

– Игорь Иванович лыс как колено, но по молодости, насколько я помню, он был шатен. Его сын Артем – брюнет, в маму.

Дядя Жанны одобрительно крякнул. Поэкзаменовав Смородину еще немного, он пришел к выводу, что перед ним «нормальный адвокат», и они разговорились.

– А как она училась в школе?

– Какая разница, если вы ее уже взяли? Плохо.

– Вы не пытались ее как-то направить? Заинтересовать?

– Мне было не до того. Я, пока не заболел, здесь не жил. Сначала ноги отнялись, потом почти оглох. Но я все вижу!

– Это важно. У меня минус одиннадцать, я берегу зрение.

– Правильно. Но вы за ее школьные отметки не беспокойтесь, при ее деньгах это не имеет значения. А вообще я не чадолюбив.

– Вы поддерживаете ее выбор профессии?

– Не знаю, что уж за профессию она себе выбрала. Жених у нее – нереализованное ничто. Не то что не служил – его не взяли бы. Даже мать ее, самое бессмысленное существо на свете, против него. Пятнадцать лет фестивалила где-то, а теперь против.

– Жанна ее слушает?

– Мать ее бросила. Хотя… конечно, не представляю, как она могла договориться с моим братом. С ним невозможно было договориться. Не знаю, как их вообще растят, этих девочек. Но, по всей видимости, прав был мой психоаналитик, чем сильнее родитель отвергает ребенка, тем сильнее ребенок обожествляет родителя.

Хорошо, что Смородина сидел. Он никогда ранее не видел боевого генерала, который обращался бы к психоаналитику. Денди в полутемных очках интересовал его все сильнее.

– Но сейчас она взрослая женщина.

– Как у вас у адвокатов все просто, даже завидно. Восемнадцать лет исполнилось – получи здоровый новый мозг взамен съеденного. Я вам скажу, как бывший бонвиван, а сейчас разбитый жизнью неудачник: травматик не понимает здорового человека, не может. Чахоточный больной, глядя через окно со своей кровати на бегуна, никак не разделит его мышечную радость после пробежки. Чувственный аппарат не позволит. Но и здоровый не понимает травматика. Ему не дано, поскольку не чувствует боли. Это очень хорошо, что не понимает, ничего в них нет хорошего, в этих травмах. Отнимают силы и время. Но когда вы говорите «взрослая женщина»… – Дядя покачал головой. – В вашем случае это просто непонимание.

Этот мужчина, выправка которого чувствовалась даже сейчас, когда он сидел в инвалидном кресле, говорил о терапии абсолютно серьезно, в то время как даже модные гуманитарии в два раза моложе его нередко относились к ней иронично, как к какому-то баловству.

Афанасий Аркадьевич выдерживал паузы и был не суетлив. Чувствовалось, что он командир по призванию.

– Брат мой был сложным человеком. А ребенок не может взять собрать вещи в пакетик и уйти. Когда мне рассказывают, что дети бывают такими и сякими, я всегда говорю, что, конечно, да, но все равно у взрослых несоизмеримо больше возможностей распоряжаться своей жизнью. А когда больше возможностей, ответственность больше. Если Жанна смотрела бы на жизнь трезво, она повесилась бы. Она выдумала маму, которая ее любит и обязательно за ней придет. Живя в этом мире грез, она выжила. Только благодаря ему. Изо дня в день. Здесь, потом в Англии. Любит ее отчаянно. Конечно… И что, хороший вы адвокат?