Ведь, будучи маленькой, Инна страдала от холодного маминого отношения. Мама много работала и уставала. Она была постоянно недовольной и раздраженной. Инне, как любому другому ребенку, сложно было понять, что дело не в ней, она воспринимала все на свой счет:
«Мама никогда меня не хвалила, ни за что. От нее не было ни поддержки, ни защиты, ни похвалы. Только до школы, когда я была маленькая, помню, мама утром целовала меня, говорила – просыпайся, зайчик. Позже она уже не встречала, не провожала, не проявляла тепло».
О своем детстве Инна вспоминает интересный случай. В первом классе она была круглой отличницей и ощущала себя и умной, и красивой, ведь ее очень хвалили. В конце первого класса сделали ее фотографию, на которой девочка себе очень нравилась. Она сказала об этом маме, на что та ей ответила в сердцах: «Нет ничего хуже, чем нравиться себе». После этого девочка стала глубоко убежденной в том, что она некрасивая.
Инна рассказывала мне: «Я очень переживала из-за этой холодности и давления. Мама все время давила, но даже не могу вспомнить чем. Не заставляла ни убираться, ни делать уроки. Но она всегда была раздраженной. Я чувствовала себя виноватой в том, что она готовит, что она „упахивается“ на даче. Что она работает, пока спина не загнется. И все плохие, она же устала. Я чувствовала себя виноватой во всем».
Это ощущение себя нелюбимой, ненужной, незначимой очень удачно компенсировалось появлением ребенка, как будто сходится пазл. Ты обретаешь все, чего тебе не хватало. Как будто душа исцеляется и восстанавливается целостность. Ведь ребенок дает ощущение не просто значимости, а исключительности. Однако этот рай, когда ребенок замещает и удовлетворяет все нереализованные потребности матери длится недолго, ведь уже около года начинают возникать первые столкновения между мамой и малышом: мама хочет одного, ребенок другого. И чем больше в нем проявляется отдельная личность, тем хуже он играет необходимую для мамы роль – обожания, любви, нежности.
Так происходило с Инной. В два-три года подросший мальчишка начал проявлять характерные в его возрасте капризы, протесты и требования. Для мамы это значило одно: злится – значит не любит. Поведение сына снова и снова заставляло ее чувствовать себя ненужной. В ответ у нее возникала защитная холодность, нежелание иметь с ним дело. Она раздражалась от его выходок, прикрикивала. Ребенок, вместо того чтобы ощутить родительскую твердость, спотыкался о мягкость, неуверенность или холодность, раздражение, и его поведение ухудшалось еще больше.
«Ты заставляешь меня почувствовать себя плохой, и это невыносимо для меня»
Бывает и так, что раздражение невозможно связать с какой-то конкретной болевой точкой, пережитой раной, однако оно все же настораживает по своей силе и неадекватности реакции. И тогда, задавая себе вопрос, с чем оно связано, можно прийти к интересным открытиям.
Дело в том, что ребенок своим поведением может повергать маму в такое состояние, которое само по себе причиняет боль, бьет по самооценке, является невыносимым. Это происходит, например, когда он ведет себя плохо, устраивает истерики или не слушает маму (в силу разных причин).
Ребенок может так выражать свое недовольство, усталость, плохое самочувствие, но для мамы это значит одно: она плохая, она не справляется. Мама воспринимает все эти проявления на свой счет и соприкасается со своей беспросветной «плохостью». Если же ее потребность в признании, в одобрении не удовлетворена, то выдерживать собственную неидеальность для нее будет слишком сложной, непосильной задачей.