Уходят. Сыромятный остаётся один. На ходу.

ФОН ВАЛЬДБЕРГ. Слушаюсь, господин офицер. Господь всюду имеет своя воля. Мечта – его воля, плавать на какой берег тоже есть мысль Бог, не человек.

Мимо них, незамеченый, проходит в костёл Томас- призрак. Направляется к Сыромятному.

СЫРОМЯТНЫЙ. Опять ты… Так со мной и будешь теперь?.. Видишь, они ушли и бросили меня. Ещё говорят, вера у них. Где она, вера, если меня предали?.. А ты же знаешь, я их спас! Разве лейтенанта не спас? Не принял его грех на себя, не пострадал за него?.. И отца твоего тоже спас. Что было бы с ним, возьми он и убей тебя? Своей рукой? И подумать страшно… (Пауза.) По секрету скажу, ещё одного человека спас, который в вашем фашистском логове работает. Только тихо!.. А сколько солдатских жизней? Кто их сочтёт? И знать-то не будут, отчего головы не сложили, а остались невредимыми… (Пауза, подходит близко). Да и тебя ведь тоже спас, от всех будущих грехов… Я – спаситель, а они взяли меня и бросили… Слепые, что ли? Или уж так заведено?

Пауза, безмолвие. Идёт к распятию – Томас тенью за ним. Сыромятный тихо смеётся.

СЫРОМЯТНЫЙ. Да ведь я же сам спасусь и воскресну. И ещё поглядим, кто доплывёт до того берега! Ну-ка, помоги мне? Нет? Не хочешь?.. Ладно, понесу один, если никто больше не хочет.

Поднимает распятие, взваливает на спину – распятый с другой стороны. Тяжело, горбится, несёт к выходу.

СЫРОМЯТНЫЙ. Ничего, что тяжёлый. Зато плыть надёжно. Эта лодка не опрокинется, не потечёт. Только бы донести, только бы донести…

Несёт, гнётся и следом – молчаливая тень жертвы.

Занавес

Комедия абсурда в двух действиях

МУРОМЕЦ, президент компании, 55 лет.

МОНИКА, его жена, бывшая секретарша, 22 года.

ПАНИ ЯДВИГА, его тёща, неопределённого возраста.

КВАСНИКОВ, начальник службы безопасности, 33 года.

Двухкомнатная «хрущёвка» на первом этаже. Часто пушечным выстрелом хлопает подъездная дверь, на что никто из домашних не обращает внимания. В передней огромный вазон – то ли пепельница, поскольку сюда стряхивают пепел, то ли ваза для цветов по семейным праздникам. Пока из него торчит ложка для обуви, чей-то ботинок и засохшая ветка.

Входит МУРОМЕЦ с матрацем под мышкой. Открыл дверь своим ключом, разулся, достал из пакета тапочки. ПАНИ ЯДВИГА с привычками старой барыни, но по-воровски, примеряет шорты, майку и прочие тряпки, красуется перед зеркалом и одновременно смотрит телевизор, который постоянно включён. Рядом – два огромных полураспотрошённых чемодана. Бельё, зонтик от солнца, пляжные шляпки – будто бы собирается в жаркие страны. Иногда плохо слышит, но видит сквозь стены – это её нормальное состояние. МУРОМЕЦ гасит окурок в вазоне, крадётся мимо её двери к комнате, где МОНИКА пылесосит полы. Мама с дочкой примерно одинакового телосложения. Стучит.

МОНИКА (устало). Не заперто, входите…

ПАНИ ЯДВИГА (громким шёпотом, через дверь). Вы бы прислугу из отпуска вызвали! Жена с утра до вечера в грязной работе, не стыдно? А ещё президент! В каких условиях содержите мою дочь? Она что вам, рабыня Изаура? Женились на молоденькой, так будьте добры обеспечить быт! И не только быт… Жалоба на вас, ничего не можете… обеспечить!

МУРОМЕЦ. Я все могу… обеспечить!

ПАНИ ЯДВИГА. Тогда входите ко мне, я посмотрю! Что вы можете…

МУРОМЕЦ (стучит). Между прочим, у нас с женой есть семейные тайны! Которые вас не касаются!

ПАНИ ЯДВИГА. Меня всё касается! Что касается… моей дочери!

МУРОМЕЦ (себе). Ведьма. Чтоб ты сдохла… Что ты можешь понимать в любви?

ПАНИ ЯДВИГА. О, в любви я всё понимаю! Можно сказать, век свой коротаю во имя любви!.. Кстати, я собираюсь на приём в посольство Гвинеи Бисау. Не посоветуете, что мне надеть?