– Господи Иисусе Христе, помоги мне! Слава Тебе, Боже!
Сбежавшая братия с рыданием и говором разрывали каменья и землю какими случилось орудиями, а то и руками и ногами. Они откопали отца уже скончавшимся о Господе, не поврежденного телом; только лишь правая нога его была поранена. Около же него откопали живым строителя Даниила, всего разбитого, и вынесли их оттуда. Такова была кончина преподобного отца нашего Афанасия, которая, быть может, кому-либо покажется и бесчестной, ибо он скончался не на одре болезни, но «дорога в очах Господних смерть святых Его!» (Пс. 115:6) Для угодника Божия его кончина, о которой ему было не неизвестно, явилась виновницею мученического венца. Провидя оную духом, он предсказал ее за некоторое время своему ближайшему ученику Антонию:
– Прошу тебя, – говорил он, – совершить тот путь, который предстоит нам по монастырским надобностям в Константинополь. Мне, как то угодно Богу, более не увидать царя земного.
После своей кончины[123] преподобный лежал непогребенным три дня, пока не собрались отцы из всех святогорских обителей и не устроили ему почетных похорон. Честное тело его не изменилось, не отекло, не потемнело, и лицо его было как бы лицо живого спящего человека; не ощущалось и обычного от мертвеца запаха. О нем у всех был большой плач. А когда совершали над ним похоронные песнопения, то из его раны, которая была на ноге, вопреки природе вытекала кровь. Кто когда замечал, чтобы из раны трехдневного мертвеца истекала кровь? Заметивши это, некоторые из почтенных старцев собирали сию кровь в полотенца и помазывались ею, как великою святынею, на благословение. Так погребли честное тело преподобного отца. Телеса же пяти братий, найденные между обрушившимися каменьями, честно погребли раньше. Разбитый Даниил оставался живым в течение нескольких дней и со вздохом поведал о видении, которое было ему в ночь пред кончиною преподобного:
– Я видел, – передавал Даниил, – будто, вот, от императора явился некий светлый посол, который звал к нему отца. И действительно, отец, вышедши из лавры с шестью братьями, – в числе которых находился и я, – последовал за послом. И вот, когда мы пришли к прекраснейшему царскому дворцу и приблизились к дверям, то преподобный отец с пятью братьями вошел в царскую палату, а я оставлен был наружи и весьма плакал. Изнутри я услыхал тогда кого-то, говорящего мне:
– Ты напрасно рыдаешь, человек! Ты не можешь войти внутрь, если тебе не позволит отец, с которым ты пришел.
Я же, услышавши это, начал сильнее рыдать и призывал отца умилительным голосом. По прошествии немногого времени, отец, выйдя, взял меня за правую руку и ввел во дворец, и я сподобился видеть царя и поклонился ему.