(Пс. 37:11). И почему отрок так далеко от нас удалился? Разве мы возбраняли ему непрестанно служить Тебе, Владыке нашему? Или разве мы приказывали ему исполнять какие-либо домашние работы, заставляя его через то пренебрегать обычными его молитвами? Разве учила я его любить более плотское, нежели духовное, земное – больше небесного, временное – больше вечного? Я научилась от родителей своих быть матерью не только по плоти, но и по духу, и хотела сына своего видеть совершенным в добродетелях; я ему предоставляла больше времени для молитвы, нежели на услужение мне; для меня было радостию видеть возлюбленное мое чадо если не всегда, то по крайней мере хотя некоторое время; для меня довольно было только слышать от соседей похвалу его добронравию и этим утешать свою печальную душу. Итак, Владыко Царю, не презри слез очей моих, но услышь их и благоизволи утолить мою великую печаль; утолишь же Ты ее тогда, когда снова подашь очам матерним зреть возлюбленное чадо: тогда я, найдя сына своего, соберу всех и исповедую величество Твое, и буду прославлять Тебя во все дни жизни моей.

Так в печали своей помолившись, вдовствующая матерь преклонила на милость благого Бога, и о чем просила, то и получила.

Господь, все мановением Своим соделывающий, сподобил видения игумена того монастыря, в котором в новоначалии подвизался блаженный Лука, – он во сне увидел плачущую матерь, которая так взывала к нему:

– Зачем ты обидел меня, вдову? Зачем к страданиям моим ты приложил еще сию печаль? Зачем так беспощадно ты отнял от меня единую отраду моего вдовства? Зачем ты похитил моего сына, опору старости моей?

Претерпевая сию печаль, я не перестану обращаться к Богу и Царю всех и вопиять на тебя.

Устрашенный таким сонным видением и сказанными словами, игумен сначала думал, что это простое бесовское наваждение, но когда в следующую ночь и в третью он увидел во сне ту же жену и услышал от нее те же гневные слова, тогда он понял, что это не бесовское прельщение, но от Бога посылаемое явление.

Утром игумен, призвав к себе находившегося у него в новоначалии юношу Луку, сказал ему с гневом:

– Зачем ты задумал все о себе утаить, хотя я несколько раз спрашивал тебя, кто ты и откуда? Зачем ты говорил, что не имеешь ни родителей, ни сродников? И как ты дерзнул приступить к сему святому чину и к сожитию с нами, весь исполненный лести и лжи, как о тебе свидетельствует самое дело? Если бы в начале ты сказал нам правду, то ныне, вопреки твоему желанию, не были бы о тебе откровения. И так, отыди от нас и от всех нас, монашествующих, и возвратись к родившей тебя; от нее, очень сокрушающейся, я третью ночь весьма страдаю.

В то время как игумен так говорил, блаженный Лука, весьма испуганный, стоял как бы изумленным; он смотрел долу, и глаза его испускали слезы: так ему не хотелось разлучаться со святою дружиною. Игумен, видя его слезы и смирение, умилился и начал кротко с ним так беседовать:

– Нельзя, чадо, теперь тебе не вернуться к матери своей, а после не возбранена тебе будет и жизнь в монастыре; так и сделай, советую тебе, ибо явно, что ее молитва сильна умолить Бога и намного превосходит твою молитву.

Выслушав это, блаженный Лука ничего не возразил против слов игумена; поклонившись ему, он только испросил его молитв и благословения. Итак, хотя он не желал даже и выходить из монастыря, но принужден был отправиться в путь к матери своей, в селение Касторийское.

Войдя в дом, он нашел матерь свою сетующею, но когда она увидела его, то исполнилась радости и умиления, но не тотчас же устремилась к сыну своему, дабы его обнять: как женщина сильная духом и богобоязненная, она прежде всего, возведя очи к Богу и воздев к нему руки свои, вознесла Ему благодарение, что, по Его содейству, она теперь снова приемлет возлюбленного сына своего, которого перед этим лишилась.