Семь дней провел новопостриженный Сергий неисходно в своей церквице; каждый день старец-игумен совершал Божественную литургию и приобщал его Святых Христовых Таин, и во все эти семь дней Сергий ничего не вкушал, кроме просфоры, даваемой ему от постригавшего. Чтобы сохранить бодрым и неразвлеченным ум свой, Сергий уклонялся от всякого поделия; с его уст не сходили псалмы и песни духовные; утешая ими себя, он славословил Бога и взывал к Нему из глубины сердца благодарного: Господи, возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Пс. 25, 8). Дому Твоему подобает святыня, Господи, в долготу дний (Пс. 92, 5). Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни: сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живе. Ибо птица – душа моя – обрете себе храмину, и горлица гнездо себе, идеже положит птенцы своя… Блажени живущии в дому Твоем: в веки веков восхвалят Тя (Пс. 83, 1–5). Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ: изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениих грешничих (Пс. 83, 11). Так ликовала тогда душа Сергиева и горела Божественным огнем!
Мир не знает и не может знать тех благодатных утешений, какие ниспосылаются от Бога трудникам спасения. Мир видит только жестокость и тесноту пути иноческого и, не желая расстаться со своим широким путем, отвращается подвига монашеского, называя его бесполезным, неразумным, даже преступным самоистязанием… Не будем говорить ему о том, что ему неудобопонятно: слепому бесполезно говорить о красоте цветов; но пусть бы мир внимательнее присмотрелся хотя только к плодам подвигов иноческих, и тогда бы он познал их великую силу в жизни нравственной и не стал бы называть их бесполезным упражнением… «О вы, – так взывал некогда Московский святитель Платон, – о вы, коих мысль помрачена и сердце расслаблено! Придите и посмотрите на угодника Божия преподобного Сергия! Что ж? Разве напрасно он столько в подвиге добродетели трудов употреблял? Разве тщетны были те слезы, тот пот, которые он проливал и ими напоевал насажденное в душе своей Божественное семя? О нет! Вот сколько веков прошло, а имя его все так же любезно в устах наших, память его благословенна и следы жизни его святой достопочтенны…» Почему? Потому, что при содействии благодати Божией его подвиги преобразили всю нравственную природу его, и возвратили ему первобытную чистоту и невинность, вечное блаженство и высокое Богоподобное достоинство, – всё то, что потеряно было первым Адамом и куплено для всех нас бесценною кровью второго Адама – Господа Иисуса!
Семь дней протекли как один день; настало время Сергию расстаться со старцем-игуменом.
– Вот, отче, – с тихою грустью сказал тогда юный инок своему отцу Евангельскому, – ты уже уходишь и оставляешь меня одиноким в этой безлюдной пустыне… Давно я желал уединиться и всегда просил о том Господа, вспоминая слова Пророка: се удалихся бегая, и водворихся в пустыни… И благословен Бог, не оставивший без исполнения молитвы моей; благодарю Его благость, что не лишил меня этой милости – жить в пустыне и безмолвствовать… Ты уходишь отсюда, отче, благослови же меня, смиренного, и помолись о моем уединении… Вразуми меня, как мне жить теперь в одиночестве, как Господу Богу молиться, как избегать вреда душевного, как противиться врагу и помыслам гордыни, от него всеваемым?.. Ведь я еще новоначальный инок, я должен во всем просить совета у тебя!
Подивился старец смиренномудрию своего новопострижен-ника:
– Меня ли, грешного, вопрошаешь о том, что сам не хуже меня знаешь, о честная глава! – сказал Митрофан. – Ты уже приучил себя ко всякому подвигу, мне остается только пожелать, чтобы Господь