– Ну что, напарник, – неожиданно обратился Тихон к Ивану, – давай теперь сходи в сени да гостинец наш хозяину принеси.

Иван с места сорвался и понёсся стремглав в сени. Котомку Тихонову открыл, топор аглицкой стали, в тряпку завёрнутый, оттуда достал и назад в горницу метнулся. Но как ни спешил, а успел это к себе обращение – напарник – обдумать со всех сторон. Надо же, как его Тихон назвал! Сам-то он себя считал мальчиком на побегушках, а тут «напарник». Додумать не успел, свёрток с топором Тихону отдать нужно было. Тот медленно-медленно начал тряпку разматывать. Все в избе на него уставились, особенно хозяин. Он даже, как Ивану показалось, дыхание задержал, а на лице такое любопытство отразилось, что малец глаз не мог оторвать. Интересно ему было, как дальше лицо хозяина меняться станет. А тот топор увидал, с лавки вскочил, подпрыгнув даже, руки протянул, тяжесть топора, ему переданного, в них почувствовал и с такой воистину детской радостью в него вцепился, что пожелай кто его отобрать – нипочём бы не удалось. Уж как он топор рассматривал, пальцем остроту его проверял, к самым глазам подносил, чуть ли не целовал!

– Ну, Тихон, удружил ты мне так удружил. Я о такой красоте даже и мечтать не смел. Сколько хочешь за него, говори! Сколько ни попросишь – заплачу. Я им такие чудеса сотворю, что немой кусок дерева разговаривать начнёт.

– Это тебе подарок, друг мой сердешный Тихон Сидорович, – ответил коробейник, а Иван, слова эти услышав, чуть на пол от удивления не сел. Ведь совсем недавно Тихон говорил, что продать топор хочет, что дорого он ему достался. А тут нá тебе, подарок.

– Нет, – ответил без раздумий хозяин, – такой подарок я принять не могу. Он же, наверное, не меньше коровы стоит. Как же я могу корову в подарок принять? Ты сам подумай. Цену назови, настоящую только, я тебе деньги заплачу, тогда в руки его и возьму. А пока забирай назад. – И он топор снова, как было, в тряпку завернул и протянул Тихону.

Всё семейство, а вместе с ними и Иван замерли в ожидании ответа Тихона. А тот положил свёрток с топором на краешек стола, с которого ещё не всю грязную посуду убрать успели, полез в карман, вынул оттуда книжечку, небольшую такую, в кожу одетую, и, полистав немного, хозяину протянул. Тот посмотрел, хмыкнул довольно громко, но к сундуку, который в углу стоял, подошёл, порылся в нём, достал кошель, позвенел им немного, а затем высыпал себе на руку немного монет. Отсчитал сколько следует и Тихону протянул. Тот пересчитывать не стал, в свой кошель, который из кармана вынул, пересыпал да кошель назад в карман убрал.

Хозяин сыну своему, а может, внуку – как, не зная, разобраться, – что-то непонятное для Ивана сказал, тот в сени побежал, а Тихон-старший за край тряпицы, в которую топор завёрнут был, взялся и рывком её вверх потянул. Тряпка размоталась, топор из неё выпал, но до пола не долетел. Хозяин нагнулся, ловко так над самым полом его за топорище поймал и в воздухе им махнул, да так, что свист пошёл. Тут малой вернулся с большой деревянной чуркой. Иван, да и не он один, а все, кто в избе находился, молча смотрели, как за совсем короткое время чурка в коняшку превратилась. Вначале это было лишь подобие лошадки, но с каждой минутой она становилась всё красивей и красивей, и вот на столе уже стояла настоящая лошадка, застывшая в стремительном беге, с развевающимся хвостом и гривой. Рот у неё был слегка приоткрыт, даже кончик языка виднелся, а глаза прямо на Ивана глядели.

– Бери, малец, это тебе от меня на память, – сказал хозяин, протягивая игрушку Ивану.