И вот предвестник финала – зелёный луч на короткий миг осветил все вокруг и исчез, солнце окончательно скатилось за горизонт, небо стало привычным грязно-серым, фантасмагория закончилась и наступил будничный вечер.

Давид мелкими глотками пил вино, в промежутках молча курил, пальцы его рук мелко дрожали. Я тоже молчал, сидел с закрытыми глазами, стараясь удержать в памяти увиденное и оно не спешило уходить из сознания. В теле чувствовалась приятная легкая усталость. Давид допил вино, спрятал в сумку пустую бутылку, негромко произнес:

– Похоже, это было не для меня.

– Почему? – Удивленно спросил я.

– Сегодня все менялось так быстро, что, я практически не успел сделать ни одного путного мазка.

Оба замолчали. Сумка уже была собрана, но Давид не спешил трогаться в обратный путь.

– Я когда вижу эту фантасмагорию, впадаю в трудно передаваемое состояние, мне хочется запечатлеть это небо, эти цвета на холсте, разумом я понимаю, что невозможно и не стоит пытаться, а все равно пишу, и, что интересно, краски слушаются меня, почти сразу я нахожу нужные и как надо смешиваю их.

Дод сделал глубокую затяжку и выдыхая папиросный дым мечтательно продолжил:

– Я бы назвал состояние вдохновенным, если бы знал, что это такое вдохновение.

Дод погасил папиросу и обращаясь ко мне, спросил:

– Ладно, я пишу картину, а с тобой что происходит?

Я немного смутился и после паузы сказал:

– Я в это время сочиняю стихи, нет, это неверно, я не сочиняю, они во мне рождаются, точнее, они приходят ко мне, я их слышу, они прекрасны, они живут во мне, я их повторяю, наслаждаюсь, а потом постепенно куда-то уходят и к следующему вечеру я их почти не помню, но я уверен, что эти стихи не приходят просто так, нет, они что-то во мне меняют и каждый раз я немножко, но всё-таки становлюсь другим, немножко лучшим что ли, а как это происходит, не могу объяснить, мне слов не хватает.

– Сегодня тоже были стихи?

– Да!

– Ты можешь прочесть?

– Не знаю, сейчас попробую.

Я начал читать. Дод медленно встал и молча стоял с закрытыми глазами все то время, пока я читал, мне даже показалось, что он перестал дышать.

Неожиданно для себя я замолчал. Оказалось, что дальше читать нечего, а то, что только прочел, исчезло. Я ничего не помнил. По телу прокатилась волной мелкая дрожь, во рту пересохло, закружилась голова, и чтобы не упасть я оперся руками о землю. Дод с тревогой смотрел на меня.

– Тебе плохо? Я могу тебе помочь?

– Нет, уже само проходит, только тошнит. – Тихо проговорил я и без сил сел на землю. Холодный пот заливал мои глаза.

– С тобой такое часто бывает? – Спросил встревоженный Дод.

– Нет такое впервые, но ты не волнуйся, я откуда-то знаю, что сейчас все пройдет.

Дод молча внимательно смотрел на меня и, докурив очередную папиросу, спросил:

– Ты кому-то кроме меня такие произведения читал?

– Нет, ты первый.

– Я думаю, что эти стихи адресованы только тебе одному, зачем я не знаю, но думаю, что ты впредь вообще не должен их никому читать.

Дод опять закурил. Я обессиленный сидел, прижавшись спиной к теплой поверхности старого террикона. Самочувствие быстро улучшалось. Я встал на ноги и стоял слегка покачиваясь.

– Саша, а ты сам стихи пишешь? – спросил Дод.

– Нет! – растерявшись от неожиданности, ответил я, а затем уточнил: – Иногда сочиняю, но не записываю, даже вслух не произношу.

– Это все равно, прочти что-нибудь.

– Нет, не сегодня, потом, – и извиняясь за резкость, я добавил, – еще немного кружится голова и на ум ничего не приходит.

– Ну ладно, потом, значит потом. Пора спускаться, так можно и на автобус опоздать.

На темном небе появились первые звезды.