А тут ещё в их разговор вмешивается этот могучего телосложения и не пойми что за тип. – Тебе, папаша, чего ещё надо? – грозно посмотрев на профессора Каунаса, басовито спросил его этот тип. А ведь в этом его вопросе, несмотря на всю угловатость этого обращения этого типа к профессорскому разуму, определённо содержались свои крупицы истины, с дальним посылом профессору. Но профессор Каунас, как упёрся в своё непонимание происходящего, так и не сдвигается с одной мысли – он обманут и при этом, всем миром. А ведь он у себя в клинике не только на атомы расщеплял несговорчивых и психологически неустойчивых пациентов, а он их просто-таки крошил в пустоту своими знаниями психологии человека. А тут такая неустойчивость и прямо сказать, неуверенность в себе, в которую вдруг впал профессор, не понимая, как так может быть и почему это случилось именно с ним, так психологически подготовленному к такому событию, на пути к которому он наставил столько всевозможных охранительных крючков и якорей. А они так и не смогли остановить всё это.

А всё потому, что он для своего понимания всего происходящего вокруг него, задаётся неправильными вопросами. И этот его вопрос: «Что всё это значит?», есть уже следствие, простая констатация факта, а вот если бы он обратился с тем, так наиболее чаще всего звучащим в детских устах вопросом: «Почему?», то он бы всё отлично для себя понял и не стал бы сейчас хвататься за сердце и в приступе непонимания, что с ним сейчас происходит, начать падать в глазах всех здесь присутствующих.

– А я для тебя, Анечка, ничего не жалел и всем твоим капризам потворствовал. – Начинает так жалобно хныкать этот профессор, что всем становится не по себе от вида такого его жалостного прискорбия. А вот Анечка, как выясняется, не такая жалостливая натура, а она натура справедливая и во всём любит честность. – Это чего это ты, скупердяй, для меня не жалел и что это ещё за такие капризы?! – в удивлении выкатив глаза, прямо требует ответа от профессора его колючая Анечка. – А ты так на меня не смотри, – нервно реагирует профессор Каунас, – я рациональный человек и у меня, между прочим, всё записано. – И профессор лезет в карман своего плаща, откуда им вынимается в кожаном переплёте блокнот, и профессор, смочив во рту пальцы, начинает его перелистывать.

И теперь уже побледневшая Анечка, выскользнув из захватов своего хорошего знакомого, этого железобетонного типа, с кем они обменивались не только теплотой своих взглядов друг на друга, и, подскочив к профессору, вцепляется ему в руки, откуда выхватывает блокнот и с яростью бросает его на мостовую и начинает в остервенении топтать. Когда же от него мало, что остаётся, Анечка, такая прекрасная в ярости, с ненавистью смотрит на профессора и злобно проговаривает. – Вот так ты растоптал мою к тебе любовь. – После чего она оборачивается к нему спиной и было собирается присоединиться к своему близкому знакомому, как вдруг слышит со стороны сзади себя, очень знаковый и по особому звучащий звук. Это, как оказывается, профессор на этот раз упал ещё ниже, затылком об мостовую.

Анечка в первое мгновение торопеет при виде свалившегося профессора, а затем бросается к нему и, задаётся имеющим очевидный ответ вопросом. – Что с тобой, Кальчуня? – а вот такое её смягчение до ласкового имени профессора, как-то совсем не понравилось ухажёру Анечки, которого она никогда так не называла, ограничившись: Мой Мишка.

– Я бы сказал, что умираю от любви к тебе, – говорил весь разбитый падением вид профессора Каунаса, – но я на своём смертном одре не доставлю тебе такого удовольствия. – Добавила в спазме дёрнувшаяся нога профессора. – И поэтому я умираю от сожаления при виде твоего невежества.