– А моя Капка, беда, совсем молока не пьет, один чай дует, тянется, как соломина, жимолость зеленая.

– Ничего, кости есть – мясо на них нарастет, вон какие пустосмешки, резвые да веселые, как овечки, Бог храни… – успокаивает мама и продолжает, – У меня ведь беда приключилась сегодня. Чуть живого петуха сняла утром с твоей изгороди, повесился с горя. Своих кур мало стало, так на твоих кутюшек позарился, да не рассчитал высоту препятствия, когда перелетал, зацепился крыльями и застрял между штакетин… Голова – в твоем огороде, а сам – в проулке висит, крыльями трясет, шею уже перехватило. Хорошо, успела снять!

– Ну да уж и петух, такого бы и не жалко, прости Господи. Больно драчливый, никому проходу не дает. Всех ребятишек застращал. Нельзя спокойно по улице пройти, чтобы не напал на какого-нибудь робенка, – сетует тетя Рая, нисколько не соболезнуя пострадавшему петуху.

– А потому что инкубаторский. Свои-то петухи намного спокойнее, у нас таких драчливых отродясь курицы не высиживали.

– Поди, после испытания сменит характер, присмиреет…

– Да уж натерпелся страху, кур не перестал бы топтать, – озаботилась мама…


Как-то услышала у мамы песню о Машеньке, кстати, никогда не исполнявшуюся ни по радио, ни по телевидению. Подозреваю, что она народная и сохранилась только изустно.

Вот ее слова:

«Брала-брала Машенька земляничинку,
уколола ноженьку о шипичинку.
Боли-боли, ноженька, да не больно,
любил меня миленький, да недолго…»
Любил меня миленький лишь годочек,
собрался мой миленький в городочек.
Со всеми подруженьками простился,
со мной, молодешенькой, постыдился.
Ой, как я молоденька-молоденька,
коса моя русая коротенька.
Ой, как мою косоньку девушки плели,
косу мою русую милый расплетал…»

Теперь ее поет моя дочка. Передала по наследству от мамы песню.

Школа

Школа. Первое сентября. Хожу между старшеклассниками, как в лесу меж деревьев, боясь потеряться. Первая учительница Галина Калиновна, грустная, с гладко зачесанными темными волосами, в длинном бордовом платье. Я не помню ее улыбающейся. Хотелось слушаться ее и сидеть тихо-тихо.

Во втором классе – Дина Яковлевна, полненькая, с завитыми каштановыми кудряшками, веселая, как девчонка. С ней хотелось играть и быть рядом. Учителя меняются каждый год. Никто не остается надолго. Деревенская глушь. Дина Яковлевна квартирует в избе моей подруги Капы. Я ей завидую: улучаю момент и под любым предлогом забегаю к ним в гости.

Запомнилась Нина Вениаминовна, синеглазая, белокурая, веселая, любившая с нами по вечерам гулять, рассказывать легенды про созвездия, планеты, устраивать походы на загадочное Векшенское озеро с необыкновенно прозрачной, зеленовато-песчаного цвета водой, с карасями, с плескающимися в нем по ночам выдрами. Абсолютно круглое, с километр в диаметре, этакий чудо-глаз, обрамленный елями, пихтами, – оно необычайно глубокое, расположено за двенадцать километров в тайге, родникового происхождения, с сильным круговым течением в центре, оказавшись без весел на середине которого – не выплывешь. Проверено.

Новый год

Новый год. Отец идет за речку к Пихтовскому ручью и приносит пихту. Ветки пушистые, с мягкими иголочками. Наряжать – одно удовольствие. В избе чисто. По обыкновению, после бани мама сидит у теплой стенки русской печи, а я расчесываю ее густые, спускающиеся до пола волосы и, любуясь и завидуя, заплетаю, не дав высохнуть, в две длинные косы. Раз в неделю позволяется мне это удовольствие.

Потом с соседками-подружками несемся в клуб.

В длинном узком коридоре с нетерпением ждем, когда распахнутся двери и перед нами предстанет огромная нарядная елка, а перед ней, сняв пальтишки, предстанем мы в самодельных костюмах. Я – Снежинка – в платье из марли, на голове – корона из картона с пришитыми стеклянными бусами и наклеенными на вату битыми елочными игрушками. Танцуем и поем вокруг елки, бегаем в догонялки, затем выступаем на сцене. Несоответственно наряду почему-то рассказываю запомнившуюся басню о вороне и лисице. А потом, счастливые, несем домой призы, бумажные кулечки-подарки с неизменными, любимыми мандаринами.