Он шевелит деньги пальцами. Разглядывает. Откидывается на стуле. Что-то изменилось.

– В каком смысле – корову продали?

А деньги продолжают лежать. Он не взял их. Отодвинулся. А мне так важно, чтобы он их взял! Чтобы разделил гонорар со мной, признав, что это – наши деньги, что имеем на них право. Что это правильно и справедливо. И я шучу:

– Слушай… ну они из деревни! Что там можно продать-то?! Конечно, корову!

Он молчит.

– Ну а как ты хотел?! Наша работа стоит денег… Тем более мои такие услуги! О чём мы говорим?!

– Ни о чём. Просто корова стоит двадцать тысяч. Ну самая хорошая – тридцать. А она, как я понимаю, отдала тебе не меньше ста пятидесяти?!

Он пока лишь произнёс эти слова. Он ещё сам толком не понял их смысла. Не двинулся дальше, не спросил про договорённости с судом. Мысль его только начинает выбирать направление… А я уже всё понял. Всё вспомнил, что она мне говорила. Всё посчитал… и мне стало страшно… Я подошёл к нашему бару, налил себе коньяк и с паузами выпил. Мне не хотелось оборачиваться… Двадцать тысяч корова… ну пусть тридцать… ещё шестерка эта… ну не знаю, пусть ещё пятьдесят… Всего, значит, восемьдесят… Ну что она там ещё могла-то продать в своей деревне?! Ведь отдала-то она мне сто пятьдесят!

Я оборачиваюсь. Наши глаза встречаются. «Нас так не учили», – это он. «Я закончил юрфак лучшего вуза страны. А он совершил преступление», – это я. «Независимо от сложности дела клиента нельзя разорять», – это он. «Я хорошо учился. Я был лучшим. У меня элитная, высокооплачиваемая профессия», – это я. «Никто не отменял элементарной человеческой порядочности… и сострадания тоже», – это он. «Я просто назвал ей нашу обычную сумму», – это я. «Твою, твою обычную сумму», – это он. «Да пошёл ты! Ещё скажи, что не возьмёшь деньги», – это я.

Я стою напротив него. На самом деле мы молчим. Просто я знаю, о чём думает он. А он знает, о чём думаю я. А между нами на столе десять ветхих купюр. И яркое солнце скрыло их цвет.

– Забери, – говорит он.

– Твоё дело. Можешь выкинуть.

Я выхожу. Мне всё противно. Этот придурок выбесил меня.

Почему так?! Я живу лучше него! У меня больше денег! Больше свободного времени! Я соображаю быстрее него! Ему расти до меня и расти! Я могу всё то, что может он, – ходить на допросы, корпеть над томами дела, спорить со следователем над формулировкой ответа, всё могу, потому что когда-то я всё это делал. Он не может, как я. Он не может договариваться с клиентами на приличную сумму. Не может отказаться от безнадежного дела. Никогда к нему не придёт такое озарение, как сегодня ко мне. Никогда он не найдёт то единственное, мимо чего прошел следователь, не заметил защитник на предвариловке и что можно и нужно обыгрывать, и раскручивать, и вытягивать на минимальное наказание, а то и на условное…

Но ему – хорошо. А мне – плохо. Этим двум – хорошо. А мне плохо. Придурку Володе – хорошо. Хотя бы потому, что он на свободе. А я – на свободе, при деньгах… Но мне плохо!!!

Я прикрываю глаза. Опускаю козырек. Нам ехать и ехать. Машину покачивает-потряхивает, и я погружаюсь в дрему… Отчего-то вспомнилось, как лет двадцать назад я так же колесил, сидя на пассажирском месте каблучка, по всей области. Дремал по несколько часов. А иногда читал учебники по праву или свои конспекты. Да, точно – лет двадцать назад мы держали с приятелем продовольственный магазин. Ещё Союз не распался. Каким-то образом Мишку, через его родителей, назначили директором малого государственного торгового предприятия. Да, было такое странное образование. И мы крутились. В 92-м продуктов уже не было. Очереди на бензоколонках на час. Талоны. Стрельба. И в Новый год все спрашивали себя – чего ещё плохого им ждать в следующем году?! Но у нас был свой расчетный счет, наличные деньги. Ничего не понимая в торговле, мы мнили себя бизнесменами. Что-то получалось. Я отвечал за коммерческие закупки. Ездил по всей области – на Егорьевку за индюками, на Томилино за яйцом, на Дружбу… ещё куда-то. Миша занимался госпоставками – сахар, масло, колбаса, макароны. Именно на этом и делались основные деньги. Сейчас вспомнить – дурно становится. Одна только гречка для детских садов чего стоила. Типа сломалась машина, разгрузилась у нас. Мы гречку и продали. А на самом деле ничего не было. Просто «пропустили» через свой магазин накладные. Ну и денег нам дали экспедиторы… Вот интересно… как бы я защищал нас сейчас?! Что сказал бы?!… Чудное было время. Какой-то пир во время чумы. Пьяные грузчики. Обозлённые покупатели. БХСС. Бандиты. Каждый вечер допоздна учёт, снимали кассу – что мы там наделали за сегодня. Да, деньги приходили легко. Может, и не запредельные, но точно раз в десять больше, чем моя зарплата инженера… Но уже тогда было понятно: это не навсегда. Мишка хотел уехать в США. Всё говорил, что соберет десять тысяч долларов и уедет. Он и уехал – к свободе предпринимательства. То одно, то второе. Сейчас, в общем, ничего. Так, программист по найму. Даже сюда не может приехать лишний раз. А я? Я – да, я учился. Мечтал вырваться из всей этой грязи – римское право, юс генциум, юс цивиле… гражданское право, уголовное… процесс… Как исступлённый, я учил всё, вот просто всё, что проходили, хотя уже знал, что какое-нибудь муниципальное право или трудовое мне совсем не понадобится. Но учил… Сидел в библиотеке по субботам. Лучшие курсовые писал. Читал Гегеля… И всё должно было измениться. Со мной же на равных разговаривал заместитель Председателя Верховного Суда. Задавал мне вопросы на защите диплома и позже отозвал в сторону.