Уставившись на кран, Линкольн жует свой воротник.

– Думаю, он мертв, – говорит Линкольн.

Она смотрит на сына, в ее руке светится мобильник.

– Наверное, он спит.

– Нет, – возражает Линкольн. – Он умер. Кранопотамы очень легко умирают.

Она вновь опускает глаза на экран мобильника и пишет Полу, что свяжется с ним позже. В пятый или шестой раз она убеждает себя, что в телефоне включен режим без звука. Она заставляет себя положить его на землю рядом с собой, вновь оказавшись наедине с сыном, когда никто не может ей помочь. Никто, кроме мертвого кранопотама.

– Думаю, он спит, – повторяет она.

Линкольн продолжает грызть воротник рубашки. Обычно она просит его перестать, но сейчас делает вид, что не замечает этого.

– Я хочу пить, – шепчет он.

Джоан рада смене темы разговора. Она лезет в сумку, довольная тем, что сегодня не стала настаивать на том, чтобы он пил из питьевых фонтанчиков.

– Вот, отхлебни немного. – Она протягивает ему пластиковую бутылку с водой.

– Ммм, – мычит он, сделав большой глоток. Над его верхней губой появляются блестящие мокрые усы. – Холодная.

Он пьет еще, по подбородку стекает вода. Наконец он опускает бутылку и рубашкой вытирает рот.

Раз или два, разговаривая со взрослыми, вместо слова «пить» она употребляла слово «хлебать». В их доме это привычное слово, одно из многих, появившихся после рождения Линкольна. Детский нагрудник – это «опрятная собака», потому что у них есть книга, в которой неряшливая собака пачкается едой, а опрятная собака надевает детский нагрудник. «Можно мне „опрятную собаку“?» – просит он, если видит, что его рубашка пачкается. Костяшки пальцев он называет коленями пальцев. А когда он был маленьким, еще даже не совсем самим собой, то называл мяч «мясь», а изюм – «зюм». Чтобы показать, что хочет рисовать, он шмыгал носом, потому что как-то вместо рисования пальцами они попробовали рисовать носом, и это произвело на него впечатление.

Он вытягивал руку перед собой с согнутой ладонью, и это было знаком для «фламинго».

Чтобы попросить на завтрак яйцо, он издавал шипящие звуки: «Ш-ш-ш». Так шипят яйца, когда их выливаешь на сковороду. Он ввел в употребление собственный язык.

Много чего не существовало до его появления на свет.

Кайлин знает одно: виновата ее мать. Если бы мама не отобрала у нее телефон, все было бы по-другому. Кайлин звонила бы сейчас в полицию, или отцу, или кому-нибудь еще. Наверняка родные ужасно хотят получить от нее весточку. Она вспоминает о том, как Виктория отправляла в школе миллион сообщений после той автомобильной аварии, когда она сильно ударилась, и все так беспокоились. Но каково теперь сидеть, как в ловушке, в кладовой зоопарка!

Ну надо же! И только потому, что она проспала три утра подряд и опоздала на автомобильный пул и маме пришлось везти ее в школу, только из-за этого она лишилась телефона. Пожалуй, не исключено, что маме станет так стыдно из-за всего этого, что Кайлин в конечном счете получит новый телефон.

Этого почти довольно, чтобы приободрить себя. Она ощущает под ладонью твердую и холодную стальную дверь. Ей нравится гладкий металл, и она растопыривает пальцы, словно делает отпечаток ладони. Ее рука липкая от кетчупа.

Она здесь совершенно одна. Когда у нее есть телефон, она не бывает одна.

На третий день в череде опозданий она выглянула из окна спальни и увидела, что другие девочки в автомобильном пуле выезжают с подъездной аллеи, и она сбежала по лестнице, чтобы уехать вместе с ними. Не ее вина, что они уехали слишком быстро. Но ее матери было все равно.

Кайлин отодвигает засов, приоткрывает дверь и выглядывает в узенькую щелочку. Ничего. Никого. Она убирает волосы с лица и откусывает от «зоологического» печенья. Жираф. Сахар помогает избавиться от неприятного вкуса во рту, хотя она предпочла бы жареную курицу или картофель фри.