Периодически посматриваю в окно, а точнее, на вход соседнего коттеджа, ожидая возвращения Островского. И когда он исчезает за дверью своего жилища, спешу на кухню, чтобы приготовить завтрак. Петровна ушла отдыхать, а дом погрузился в тишину. Провозившись на кухне больше часа, почти на цыпочках спешу проскользнуть мимо соседа, но, когда до двери остаётся несколько шагов, слышу металлический голос за спиной:

– Зайди.

Останавливаюсь, закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов, а затем исполняю приказ, направляясь к Парето. Отходит, освобождая проём и пропуская меня внутрь. Дверь за мной закрывается с характерным щелчком блокировки ручки.

Попалась. Западня. Так отчаянно бежала от него, а оказалось, это движение по кругу.

Стою не шевелясь, ожидая дальнейших действий Островского, который замер за моей спиной. Стягивает с меня куртку и бросает на кресло. Сжимаю и разжимаю пальцы, приготовившись к любому развитию событий. Парето делает несколько шагов, оказавшись передо мной, а затем поддевает пальцами мой подбородок и тянет вверх. Смотрю куда угодно, но только не в глаза, а он выжидает и, поймав мой взгляд, сокращает дистанцию между нашими лицами.

– И всё-таки противно?

Не тот вопрос, который я ожидала. Не найдясь с ответом, отрицательно качаю головой, а затем произношу:

– Стыдно.

– Не трать попусту силы на чувство вины. Всё, что мы делаем за закрытыми дверями, – наше личное дело.

– Я была уверена, что вы меня презираете.

– За что? – удивлённо вскидывает бровь.

– За то, что согласилась на секс без особого сопротивления. В ваших глазах я доступная и сговорчивая. Возможно, вы решили, что переспала с вами с выгодой для себя или рассчитывая на покровительство, как те девушки, которые пожирали вас глазами на приёме.

– И что же ты видела в их глазах?

– Вожделение.

– Нет, Лена, вожделение вожделению рознь, и то, что ты видела в глазах этих женщин, лишь жажда наживы и стремление к сытой, обеспеченной жизни. Как правило, им всё равно, перед кем раздвигать ноги и под кем стонать. У них, кстати, есть цель, а средство – они сами. Банально, но в большинстве случаев срабатывает.

– Но не с вами.

Его пальцы нежно поглаживают скулы, а затем перемещаются на мои губы, приоткрывая их.

– Не со мной.

– А что сработает?

Вопрос остаётся без ответа, потому что Островский набрасывается на мой рот, нагло присваивая. Никакой нежности, он не осторожничает, проникая глубоко, с жадностью орудуя языком и сталкиваясь с моим. И я уже мало что понимаю, сгорая от желания повторить разрывающее наслаждение и почувствовать его в себе. Зарываюсь пальцами в тёмные волосы, отвечая на поцелуй, и прижимаюсь к горячему телу, обжигающему сквозь одежду. Непослушные пальцы едва справляются с преградой в виде мелких пуговиц рубашки, а когда наконец расстёгиваю её, чувствую под ладонью знакомые шрамы. Они манят меня, приглашая очертить и вспомнить каждый, словно, не прикоснись я к ним, тронусь умом.

Островский слегка толкает меня, а как только упираюсь лопатками в стену, молния на форме движется вниз, а следом по ногам сползают трусики. Отрывается на секунду от моих губ, чтобы зубами разорвать пакетик с презервативом и одним движением раскатать по члену. Подхватывает меня под попу, а я понятливо оплетаю его ногами, чтобы через секунду ощутить в себе толстый орган. Толчки жёсткие, резкие, нетерпеливые. Сегодня осторожным он не будет, имея меня в привычном для него темпе.

Откликаюсь на каждое движение бёдрами стоном, не сдерживая звуки, рвущиеся наружу. Всё, что я для себя определила, оказалось ошибочным. Ни одно убеждение относительно Парето не срабатывает, потому что он сам определяет, что конкретно является верным. Последняя мысль гаснет в сознании, когда тело пробивает разрядом, и я бурно кончаю на его члене. Он же позволяет мне насладиться минутой агонии и идёт к столику с зеркалом. Вероятно, все коттеджи обставлены по общему принципу, потому что в моём имеется такой же.