Хотя бы Сибиль не будет докучать своей нелепой, бессмысленной ревностью. Женщины всегда уделяют этому обстоятельству слишком много внимания. Всего лишь первый раз. Всего лишь болезненный физиологический процесс. Никогда не понимал этой маниакальной помешанности на желании иметь неумелых, робких целок, к которым нормально и прикоснуться нельзя.

Как же смешны эти странные эмоции людей, а особенно женщин, ставивших во главу угла чувства. Как же нелепы мужчины, идущие тем же путем и уподобляющимся женщинам.

Когда я рассказывал об условиях Инны, лицо моей курдияночки просияло. Ну, хоть кто-то нашел в этом нелепом приключении нечто прекрасное. Мне же нужно было стоически выдержать повинность.

В одном эта девка была права- если я хотел покорности и лояльности бабилонян, я должен был создать хотя бы фикцию соблюдения их обычаев…

Погода весной в пустыне была непредсказуемой, но не нестерпимо изнуряющей. Современные виды палаток и термоодеял, которым я снабдил наш караван вопреки неодобрению местных дикарей, спасал от стужи ночью. Зато днем солнце не прибивало к земле изнуряющей жарой. Мы совершили переход на полдня быстрее, чем планировали. Возможно, потому, что в процессии не было детей- а значит остановки делали только на ночлег.

Я любил пустыню. Возможно, не так, как ее любят арабы-бедуины, но она завораживала меня умением очистить мозг и дать освобождающую перезагрузку. И на второй день перехода даже чувствовал некоторую прелесть этому очищению души и тела… Я даже предугадывал мысли дикарки… Она была убеждена, что пустыня начнет терзать меня и играть со мной, как это часто происходило с чужаками, но этого не происходило. Со мной тяжело тягаться в игрищах. Это я обычно играю. Жестоко и жестко…

Снова подумал про тряпку и даже усмехнулся. А ведь говорят, что ее мать русская… Как так получилось, что она не смогла вытянуть дочь из черного колодца этой обреченной культуры? Неужели не рассказывала о своей родине, неужели не открывала глаза на действительность окружающего мира? В конце-концов, неужели не возила на родину…

- Охрана говорит, что через час мы будем на месте, Карим,- послушался сбоку голос Ашура,- на горизонте уже можно увидеть развалины храма. Мне интересно, они и правда верят в эту чушь?

- Верят, Ашур,- устало отозвался я,- если бы не верили, я бы не участвовал в этом первобытном действе…

Первобытное… Если бы я знал, как был прав тогда… И к каким первобытным инстинктам меня толкнет то, что вот-вот начнет происходить всего через считанные часы.

Храм Иштар был действительно виден издалека. Путь к нему по песчаной тропе освещала линия из масляных факелов. Стоило нам на нее взойти, как на встречу вышел странный мужчина с разрисованным неизвестными символами лицом и закутанный в серую ткань.

-Верховный оракул ждет вас, правитель!- произнес он без приветствия,- ваши люди могут остановиться здесь, у входа в оазис- разбить лагерь и отведать приготовленную нами еду. Женщины вместе с невестой должны удалиться в храм для подготовки обряда. А Вы… Вы отправитесь со мной…

В горле рос протест. Почему я должен слушать немощного старика? Почему вообще не рассмеюсь над этим нелепым театром, но зреющий внутри интерес заставлял все-таки промолчать…

Мы свернули направо. Только вдвоем… Я, слезший с верблюда, и старик, ведущий меня в какую- то саманную развалину.

6. Глава 5

Жаркий ветер Вавилона трепал пламя факелов, когда старый жрец, укрытый тканями багряного цвета, склонился над чашей с расплавленным золотом. Его губы дрожали, глаза смотрели в темноту, куда смертные не осмеливались заглянуть.