Пиво мгновенно пропитывает мои волосы и рубашку, которая тут же липнет к груди. Я быстро делаю несколько шагов назад, и люди расступаются, не желая попасть под брызги.

Я чувствую на коже покалывающий холод, а мое лицо горит от унижения. В моих ушах стоит его смех, заглушающий все остальные звуки.

– Это еще не конец! – кричу я, убирая волосы с глаз и пытаясь скрыть свою дрожь. В ответ он медленно кивает.

– Надеюсь, что нет.

Когда я поворачиваюсь, чтобы вернуться к Уиллоу, то резко останавливаюсь, потому что вижу сидящего рядом с ней на моем табурете Нокса. Все внимание моей подруги сосредоточенно на нем, и велика вероятность, что она пропустила всю эту сцену. Я не хочу портить ей вечер, поскольку в последнее время занимаюсь этим слишком часто, поэтому поворачиваюсь к выходу.

Мои волосы висят паклей, кожа стала липкой, а пиво попало еще и за пояс моих джинсов. Мне хочется кричать оттого, что эта словесная перепалка прошла не так, как планировалось, не так, как я хотела. Но если я захочу ему ответить, мне нужно будет еще раз взглянуть на то гребаное соглашение о неразглашении. Впервые я чувствую себя ничтожеством, которое заставляют молчать. Я не могу ответить ему так, как хочу, потому что знаю – любое упоминание о том несчастном случае позволит ему отнять у меня все.

Собрав все свои силы в кулак, я прохожу мимо Грейсона и его дружков, направляясь к выходу.

Я уже почти дохожу до дома, как кто-то внезапно хватает меня сзади за талию и оттаскивает в сторону. Этот кто-то закрывает рукой мой рот и зажимает нос так, что я не могу вдохнуть. Я пытаюсь вырваться из его хватки, пинаясь ногами, но нападающему, кажется, все равно.

На каком-то интуитивном уровне я знаю, что за моей спиной стоит Грейсон, ведь район по эту сторону университета всегда был безопасным и тихим по ночам, а за три года, пока мы с Уиллоу живем здесь, в нем не произошло ни единого происшествия.

Чем дольше я остаюсь без кислорода, тем сильнее болит моя грудь, а горло саднит. В глазах мелькают черные пятна до тех пор, пока мир не начинает тускнеть.

Только когда я обмякаю в его руках, он убирает руку с моего лица.

Сквозь икоту я делаю глубокий вдох, и Грейсон, развернув меня к себе лицом, прижимает мое тело к стене дома, грубый кирпич которого царапает мою спину и цепляется за волосы.

На Грейсоне капюшон, скрывающий бóльшую часть лица, но я вижу его дикий взгляд. Без предупреждения он снова закрывает мне нос и рот одной рукой, положив другую на мою грудь, чтобы удержать на месте. Мои глаза, как и все мое тело, горят от выступающих слез, и все, чего я хочу, это выбраться из его хватки. Я продолжаю бороться с ним: царапаю кожу, тяну за запястья и впервые боюсь того, что он может со мной сделать, но Грейсона, видимо, лишь заводит страх, отражающийся в моих глазах.

Он отпускает мой нос, не убирая руку ото рта, и наклоняется ближе. Я втягиваю в себя столько воздуха, сколько могу, а он прикасается губами к костяшкам своих пальцев, которые служат единственным барьером между нашими лицами. Он впивается пальцами в мою щеку, пока его пристальный взгляд блуждает по моему лицу.

– Вот то, чего я желаю, – выдыхает он. – До этого момента я не понимал, что твой страх лучше любого наркотика. Я думал, что просто хочу проучить тебя, но на самом деле я просто хочу мучить тебя снова и снова, – признается он, и я содрогаюсь.

Гребаный псих.

Я сглатываю, и Грейсон, улавливая это движение, опускает руку на дюйм ниже. Он обхватывает ею мою грудь через мокрую рубашку и, грубо сжав, двигается вниз.

Грейсон тяжело дышит, проскальзывая пальцами за пояс моих брюк, но в этот момент я снова начинаю сопротивляться, мотая головой из стороны в сторону.