Поэтому я была и взволнована, и удивлена, когда вошла в покои донны Фредерики. Вначале, конечно, ничего особенного я не увидела, – обычная крошечная прихожая, слегка утопленная в пол, где надо было снять мягкие туфли, в которых я ходила по коридорам храма. Затем – шелковая занавеска, под нее нужно подныривать, иначе ткань обмотает голову и увяжется за тобой; таким образом, пред очами наставницы предстаешь согнувшейся в поклоне по всем правилам вежливости. Я и предстала, тут же садясь на пятки и объявляя о своем прибытии:

– Послушница Кора в вашем распоряжении! – а после подняла взгляд и обомлела. Не только от вида донны, сидящей вполоборота ко мне за невысоким трюмо. Две девочки лет десяти расчесывали ее длинные белоснежные волосы. Донна заметила мое отражение в зеркале и кивнула ему, давая понять, что следует немного подождать. Я не возражала, напротив, радуясь возможности получше осмотреться в покоях прекрасной аристократки.

А посмотреть, и впрямь, было на что. Если бы не присутствие высшей жрицы и двух ее прислужниц, я бы, наверное, не сумела сдержать восторженных возгласов. Деревянные ставни были отворены, и в комнату медовым потоком вливалось солнце. На расставленных вдоль стен низких столиках красовались лаковые шкатулки и вазы с искусно составленными букетами цветов, их живой аромат бодрил. Ширмы, разрисованные рукой отнюдь не посредственного художника, радовали глаз изысканностью и реалистичностью картин; на многих из них, вопреки канону, были изображены птицы и пейзажи. На стенах висели маски, пожалуй, театральные, хотя точно поручиться я бы не смогла. Вместо светильников – фонари с разноцветными стеклами, прикрепленные к потолку шелковыми шнурами с кисточками. Наверное, если потянуть за такую кисточку, фонарь завертится…

По полу в кажущемся беспорядке были разбросаны пестрые подушки. Посреди комнаты, на особо крупной груде их, лежало, свернувшись клубком, некое загадочное существо: то ли дымчато-серая в пятнах гладкошерстная кошка, то ли мышонок-переросток. Словно почуяв мой изумленный взгляд, оно приоткрыло янтарно-золотистые, яркие как пламя глаза и лениво уставилось на меня, не мигая. На его острой усатой морде, по мере разглядывания, отчетливо проступало презрение. Стушевавшись, я отвернулась.

«Ну и ну! – подумала я. – Ничего себе, столичные штучки!»

Донна тем временем закончила свой туалет и жестом отпустила прислужниц. Вполголоса переговариваясь и хихикая, они пробежали мимо меня и скрылись за дверью. Я чуточку позавидовала их беззаботности. Небось, даже не задумываются о том, какая им выпала удача – прислуживать такой интересной госпоже. Но каков же должен быть у донны Фредерики ранг, раз она позволяет себе столь вопиющие вольности?! Виданное ли дело, домашнее животное в храмовых покоях!..

Мысленно покачав головой, я обратила все свое внимание на наставницу. Накинув на голову покрывало, но не торопясь опускать его на лицо, она с улыбкой повернулась ко мне. Я поспешила потупить взгляд. Чтобы не ударить лицом в грязь перед высшей жрицей, мне нужна ясная голова.

– Не беспокойся, я не собираюсь воздействовать на тебя, – словно прочитав мои мысли, произнесла донна. – Подсядь поближе, Кора, не стесняйся.

С этими словами жрица встала с низкого пуфа, на котором она сидела перед зеркалом, и, мягко ступая, перешла на середину комнаты. Грациозно опустилась на пятки подле возлежащей на подушках кошкомыши. Та, заметив хозяйку, выгнула спинку, беззвучно разинула влажно-розовую зубастую пасть. Легко, кончиками пальцев донна провела по короткой шерстке (диковинный зверек мурлыкнул) и, взмахнув другой рукой, развернула спрятанный дотоле в рукаве веер. Шурша, он распустился – серебряный дракон на синем фоне – и скрыл от досужих взоров совершенное лицо аристократки. На виду остались только ее глаза цвета ночного летнего неба и чистое высокое чело с гладко зачесанными волосами. Я кое-как уселась немного боком к донне, исподтишка любуясь ею. Наверное, подобную красоту лучше воспринимать по частям: целиком она ошеломляет. Подумав так, я смутилась и поспешила уставиться вниз, на гнущую спину кошкомышь. Та повернула ко мне надменную морду, наморщила нос, принюхиваясь.