Вот он настиг давешнего паренька, что играл на балалайке плясовую, на бегу махнул лапой, и в следующую секунду тот с истошным криком, перешедшим в хрип, покатился по земле – из распоротого горла потоком хлынула кровь. Зверь взревел и поднялся на задние лапы. Толкаясь и сшибая с ног баб и девок, бежали врассыпную зеваки. Площадь наполнилась пронзительным разноголосым визгом.

Архип сгрёб хозяина в охапку и быстро потащил куда-то, словно тот был малый ребёнок.

И тут Порецкий вновь увидел её. Хрупкая фигурка оказалась очень близко от разъярённого зверя, шагах в десяти. Она стояла, оцепенев от ужаса, и никуда не бежала. Отчего-то князь забыл про Ладыженского, хотя он всё время был рядом с девушкой, и заметил лишь, когда тот заслонил спутницу собой.

– Отпусти меня! – взвыл князь, вырываясь из рук Архипа. Как ни странно, тот внял.

По быстро пустевшей площади ещё бежали люди – кто к храму, кто к стене рва, кто к реке, но князю казалось, что на ней не осталось никого, кроме огромного зверя и двух маленьких фигурок, одна из которых заслоняла собой другую. Надо же, как далеко утащил его Архип…

– Дай пистоль, живо! – крикнул он Архипу.

– Слишком далеко, ваше сиятельство, – возразил тот, но оружие достал.

Князь вырвал у него пистоль, но зарядить не смог – тряслись руки, порох сыпался мимо.

– Заряди!

– Нельзя стрелять, барин, – тихо проговорил Архип. – Вы его не убьёте, только раззадорите пуще. Им бы на землю лечь да замереть, глядишь, он и не тронул бы…

Загородив собой девушку, Ладыженский медленно пятился. Однако там, куда они продвигались, не было никакого укрытия, только валялась опрокинутая в спешке жаровня давешнего факира, что давно уже сбежал, сверкая жареными пятками. Медведь перестал метаться от одного убегавшего к другому и двинулся в сторону отступавших людей. Кажется, он окончательно определился с жертвой.

***

Закричать не удалось, из горла не раздался даже писк. Из-за плеча медленно пятившегося Фёдора Маша зачарованно смотрела на зверя. Он приближался быстрее, чем они отступали. Оставалось уже не больше пяти шагов. Из пасти с выпяченной ковшиком нижней губой пахнуло смрадом. Маша видела влажно блестевшие жёлтые клыки, каждый с её указательный палец, и чёрный нос, похожий на огромный пятачок.

В этот момент они поравнялись с опрокинутой жаровней, вокруг которой все ещё тлели рассыпанные угли. Фёдор вдруг, чуть повернув голову, негромко, но как-то очень жёстко процедил сквозь зубы:

– К собору. Бегом!

И оттолкнул её назад и в сторону. Сам же схватил валявшийся на земле обмотанный промасленной тряпицей факел и ткнул его в жаровню. Тот мгновенно вспыхнул.

Маша бросилась к собору, но, пробежав с десяток саженей, отчего-то остановилась и обернулась. Размахивая факелом, Фёдор шёл на медведя и выкрикивал какие-то непонятные слова.

Зверь замер в удивлении, даже реветь перестал. Фёдор продолжал наступать на него: двигался ровно, мягко и почти не хромая, словно танцевал – шаг вправо, шаг влево. Ещё несколько шагов, и сноп пламени полыхнул прямо перед оскаленной мордой – медведь попятился. Он сердито фыркал и мотал огромной башкой, должно быть, дым попадал в нос и глаза.

Маше показалось, что зверь сейчас развернётся и уйдёт, но тот вдруг стремительно рванулся вперёд. Молниеносное движение огромной лапы, за спиной раздался общий полувздох-полувскрик – несколько десятков людей на паперти Покровского собора11 так же, как и Маша, не дыша наблюдали за поединком. Фёдор пошатнулся, на миг потерял равновесие, но всё же устоял на ногах и в свою очередь, изловчившись, ткнул факелом прямо в морду медведю. Завоняло палёной шерстью, зверь взвыл, плюхнулся на четыре лапы и, развернувшись, бросился наутёк.