– Не переживай, командир, ещё навоюемся, – попытался успокоить его механик.

– О чём ты говоришь! – вспылил Кретов. – Ты видел виселицы?

– Ну, видел, – виновато произнёс Сергей.

– Погибнуть должны были мы, а не они. Это мы надели форму и дали клятву своему народу защищать и оберегать его от врага. Мы не сдержали свою клятву. Мы не защитили народ, который кормил и одевал нас всё время, пока мы учились воевать. – На глазах у политрука показались слёзы. – И чему мы научились? Драпать? Немец до самой Москвы допёр, а мы у брошенных нами матерей спрашиваем: «Вы почему для немцев хлеб сеяли, почему с голоду не сдохли?»

– Ну, ты это, командир, совсем уже, – отводя взгляд в сторону, промямлил стрелок-радист.

– Здесь неподалёку моя мать и братья с сёстрами. Когда я приехал домой в курсантской форме, она плакала и говорила соседям, что вырастила защитника. Как теперь смотреть ей в глаза, чем оправдываться? – В голосе Александра звучала неприкрытая боль.

Мне было жаль политрука. Я знал, что вопросом «кто виноват?» задавались десятки тысяч людей и сейчас, и на протяжении всех лет после войны, вплоть до моих дней. Я бы, наверное, мог назвать главного виновника. Но политрук бы мне не поверил. Потому, что, поднимая солдат в атаку, его коллеги командиры и политруки осипшими на морозе глотками кричали: «За Родину, за Сталина!»

И, подгоняемые пулемётами заградотрядов НКВД, с его именем на устах бойцы ловили грудью горячий свинец и падали в белый снег.' И ещё много лет одурманенный народ будет самозабвенно поклоняться сотворённому ими идолу. А Бог безгрешен, ибо он есть Бог.

– Ну, и что мы сидим? – прозвучал голос механика- водителя. – Новый год всё же. Не по-нашенски как-то всё это, не по-русски.

Мы расположились в выделенной пехотинцами землянке. Обрадованные тем, что их будет поддерживать броня нашего танка, бойцы были готовы услужить нам во всём.

– Привет маслопупым! – Закрывающая вход в землянку плащ-палатка откинулась в сторону, и в дверном проёме показалась пригнувшаяся фигура человека в новеньком белом полушубке.

– И вам не чихать, – скромно ответил на приветствие Серёга.

– Я командир Второй стрелковой роты, старший лейтенант Егоза, пришёл крепить боевое содружество! – И на стол, рядом с гильзой-керосинкой брякнулась помятая солдатская фляжка. – Чистый! – пояснил командир Второй стрелковой.

Следом за фляжкой последовал присыпанный крупной солью шмат сала и буханка хлеба.

– А это мой вклад в победу!

– Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, – подсуетился Валера, стряхивая с ящика из-под снарядов невидимый мусор.

– Политрук Второй танковой роты Второго танкового батальона Кретов Александр, – представился наш командир, протягивая ладонь.

– Яков! – Офицеры крепко пожали друг другу руки.

– А это мой экипаж, – представил нас Саша.

– Три танкиста выпили по триста! – весело напевая ставшую народной песню, старший лейтенант Яша Егоза командовал: – Кружки, вода!

Парень соответствовал своей фамилии. С его приходом настроение в землянке резко изменилось. А когда оказалось, что он почти земляк и родом из Сибири, то нашлись и общие темы для разговоров.

– Товарищ старший лейтенант, Яков Михалыч! – В землянку просочился маленький юркий ефрейтор. – Ваше приказание, стало быть, в наилучшем виде. – И на стол легли палка сухой колбасы и огромная банка ананасового компота. Правда, надписи над ней были на иностранном языке, но нарисованная на этикетке картинка южного фрукта говорила сама за себя. В довершение всего из-за пазухи белоснежного полушубка была извлечена бутылка коньяка.

Мы все многозначительно уставились на диковинки. В наших глазах читался вопрос: «Откуда?»