– Думку я мати, шо тойный старшинка ни як ни раз- умиит в пушкарской справи, – скатился на родную мову окончательно окосевший старлей.

– А на хрена ему это надо? Он один немецкую разведгруппу под корень, – никак не мог забыть новогоднего происшествия бравый комроты.

– Ой, как интересно, давайте чокнемся, – жеманно подставила мне свою кружку Вера. – А вы действительно герой?

– Брешут люди, – галантно улыбнулся я.

– Чокнуться можно, но больше ни-ни, – присоединился к нам Егоза. – Эти ребята-танкисты очень ушлый народ, так и норовят от нас всех девчат умыкнуть.

– Дивчиноньки – то гарно, – поддакнул артиллерист, – и горилочка у вас дюже мицна5.

Перебивая всеобщий гомон, патефон заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Егоза, пригрозив мне пальцем, подхватил Веру под руки и ринулся в центр блиндажа.

«Опасается пехота, что и эту уведут,» – усмехнулся я про себя. Потом посмотрел на артиллерийского старлея:

– Пойдём, Ваня, проветримся.

Морозный воздух на здоровяка подействовал отрезвляюще.

– Веришь, нет, до войны ни курил, ни пил. А здесь начал. Я на фронте с декабря сорок первого. До этого в училище курсантов обучал. Уйму рапортов написал, всё отпускать не хотели. А перед наступлением отпустили. Видимо, люди на фронте очень нужны. Второй месяц воюю. Сорок процентов личного состава поменялось, а мне хоть бы хны, – разговорился парень, перейдя на чистый русский язык.

Я слушал украинского парубка и думал о том, что мало кто из начавших войну в сорок первом закончит её в сорок пятом. Статистика, мать её етит!

– Ну что, очухался? – перебил я словоизлияния старлея. – Пойдём в тепло.

У входа в блиндаж маячили две приникшие друг к другу тени. При нашем приближении они отпрянули в разные стороны. Я подтолкнул зазевавшегося Ваню и прошёл мимо влюблённых, словно ничего не заметил.

– Жора, вы там слишком не налегайте, завтра с утра бой, – услышал я за спиной голос Кретова.

– Не переживай, командир, всё будет в порядке. Сапоги дорогу знают, – ответил я, не задерживаясь.

Утро следующего дня выдалось хмурым и неприветливым. Низко над головой гуляли тяжёлые тучи. Свежий ветерок гонял по полю клубы белого снега.

– Пурга будет, – сплюнул под ноги Валера.

– Ну и хорошо, немец в такую погоду воевать не любит, – жизнерадостно прихлопнул руками в меховых рукавицах Серёга.

– Вон командир бежит, сейчас обрадует, – недовольно сообщил Валера.

Парень был явно не в духе. И отчего бы это?

– Будем брать Максимово, – переведя дух, выпалил подбежавший командир.

И вновь наша «тридцатьчетвёрка» мчится навстречу разрывам и пулемётной стрельбе. Вновь поднимаются со штыками наперевес солдатские цепи. Молоденькие лейтенанты сорванными на морозе голосами, подгоняя замешкавшихся бойцов, кричат свои первые в жизни матерные слова. А где-то недалеко в тылу приникли к прорезям пулемётных прицелов такие же молодые ребята. Но им дан другой приказ, стрелять не по фашистам, а по своим. Если, не дай бог, они не выдержат этого ада и побегут в тыл. Заградотряды войск НКВД претворяли в жизнь директиву Ставки «Ни шагу назад!».

Когда я сказал, что наша «тридцатьчетвёрка» мчится вперёд, то немного приукрасил. Густо падал снег. При такой видимости мчаться мы никак не могли. Мы ползли со скоростью, позволяющей нашим пехотинцам не отстать.

– «Коробочка-5», ты где? – раздался в наушниках голос комбата.

– Ответь ему, что скоро будем у околицы Максимова, – крикнул Саша стрелку-радисту.

– Командир батальона, к которому ты прикреплён, просит не ждать пехоту, а ударить по огневым точкам и обеспечить прорыв в село, – передал комбат.

– Понял! – крикнул Кретов. – Серёга, а ну-ка наддай!