Однажды на двор к Арине пришла целая компания молодых мужиков во главе с Никитой.

– Что, хозяйка, говорят, у тебя баня совсем развалилась да крыша протекат? – спросил он.

– У меня всё хорошо, – сдвинула она брови. – А вы зачем пожаловали?!

– Матушка, это я их привёл, – выдвинулся из-за спины Никиты Ванька. – Вы сами сказали: делай что хочешь. Вот и не мешайте!

Арина так и замерла с открытым ртом. Но долго ей стоять не дал Савка:

– Маманя, пошли снедь приготовим, ребят покормим опосля! – он ловко увлёк опешившую мать в избу.

Дюжие и сноровистые мужики весело тюкали топорами, стругали рубанками, пилили, в общем, в несколько дней и баня была готова, и крыша стала как новенькая.

– Ну, хозяюшка, пользуйся на здоровье! – весело сказал Никита.

Арина с глазами, полными слёз, отвесила им поясной поклон, благодарила-благодарила, желала здоровья и благополучия и им самим, и жёнам, и детушкам, и родителям, так что они засмущались и ответили:

– Ежели что, обращайся, хозяйка, поможем, чай, свои!

Когда жатва на господских полях закончилась и зерно повезли на обмолот, Ванька отпросился у Архипа и помог Савке убрать и обмолотить урожай, провеять его. Арина тем временем собирала и просушивала овощи с огорода, без устали солила и квасила. Детишки тоже не сидели без дела: всё это время они заготавливали траву, собирая её в лесу, частенько возвращались с корзинками, полными грибов, которые затем сушили, нанизывая на длинные нити. Аксютка и Стёпка при веянии разбирали зерно: покрупнее – на семена, помельче – семье, самое легкое, нецелое зерно и мякина – раздавленные колосья – на корм скотине. Все есть хотят, а зима долгая и холодная.

– Как потопаешь, так и полопаешь, – приговаривала Арина.

– Не потрудиться, так и хлеба не добиться, – вторил ей Ванька.

Он ещё успевал, раздобыв часослов, учить Савку, Аксютку и Стёпку грамоте. Ребятам нравилось, были они толковые.

– Всё хорошо, Ванечка, об одном только переживаю: сена мы маловато заготовили. Савва один на покос ходил, уставал сильно. Как бы без молока не остаться…

– Ничего, матушка, что-нибудь придумаю!

По вечерам они с Ариной беседовали обо всём на свете, многое он узнал о её и многострадальной, и счастливой жизни. Поведала женщина, что по рождению она вольная, но так влюбилась в крепостного мастерового, что забыла обо всём и пошла за него замуж, став крепостной крестьянкой…

– Мечтал он, Ванечка, выкупить нас на волю, сначала деток, потом меня, а потом уж и самому, но не судьба, видно. Если б я раньше понимала хорошенько, что все дети мои крепостными будут, я бы никогда… Да кто что понимает в шестнадцать-то лет?! Сбежала я с ним без родительского благословения, и вот уж семнадцать лет не знаю, что с ними, живы ли они… Плакала много, когда поняла, как жить отныне придётся, да слезами горю не поможешь, привыкла.

Горькая повесть Арины тронула парня, понял он, почему такой нрав у неё неуступчивый и гордый, почему не хочет обращаться за помочью. Понял даже, почему она, сама грамотная, не учила детей… Но сейчас, видя, как ребятишки схватывают всё на лету, сказала, что зимой сама будет с ними заниматься. У Ваньки и на это план появился.

Он и сам много ей рассказал о себе, Арина тоже попереживала за него. Не поведал только о любви своей запретной и о боли мучительной, которую с тех пор носил в себе, как молодуха ребёнка носит. На извечный женский вопрос, есть ли любушка, ответил, что пока не встретил такую, а барыня жениться не заставляет.

И на посиделки успел сходить Ванька, поболтать с ребятами да с девчатами, песни да байки послушать, самому порассказать. Силушкой померился, да не только с Никиткой. Словом, стало ему казаться, что это и есть его жизнь, его семья, о которой он должен заботиться и радеть. Полтора месяца прошло в этом счастливом чаду, как реальность грубо напомнила о себе. В воскресный день пополудни прискакал нарочный из имения с приказом немедля возвращаться: