Делясь невзгодами, миссис Хемли постепенно успокоилась и, наконец отпустив Молли переодеваться к обеду, заметила:

– Вы настоящее благословение для сердца матери, дитя! Умеете сочувствовать и в радости, и в горе, и в гордости (еще на прошлой неделе я так радовалась и гордилась), и в разочаровании. А теперь ваше присутствие за обедом позволит нам избежать болезненной темы. Бывают такие ситуации, когда гость благотворно влияет на обстановку и помогает сохранить мир в доме.

Готовясь к выходу и надевая в честь приезда молодого джентльмена безвкусное, слишком нарядное платье, Молли обдумывала новость. От известия о неудаче в Кембридже ее неосознанное поклонение Осборну ничуть не дрогнуло, но на Роджера, который, едва вернувшись домой, обрушил на родителей дурное известие, она рассердилась.

В гостиную она спустилась без каких-либо теплых чувств. Роджер стоял возле миссис Хемли, сквайр еще не появился, и Молли показалось, что, когда она открыла дверь, мать и сын держались за руки, однако полной уверенности не было. Хозяйка сделала шаг навстречу гостье и так тепло, дружески представила ее сыну, что, воспитанная на простых, искренних традициях Холлингфорда, Молли едва не подала руку для пожатия тому, о ком уже так много слышала: сыну добрых друзей. Оставалось лишь надеяться, что мистер Хемли не заметил этого движения, поскольку не сделал попытки ответить, а ограничился поклоном.

Высокий, крепко сложенный молодой человек производил впечатление скорее силы, чем элегантности: квадратное красное (по определению отца) лицо, глубоко посаженные карие глаза под густыми бровями, каштановые волосы. Чтобы что-то рассмотреть, он щурился, отчего глаза казались еще меньше. При желании сдержать смех большой рот с чрезвычайно подвижными губами забавно морщился и сжимался, пока наконец веселье не находило выхода, черты не расслаблялись и на лице не появлялась широкая солнечная улыбка. В такие минуты открывались безупречно ровные белые зубы – единственное украшение – и грубая внешность будто озарялась. Сочетание двух отличительных особенностей: привычки щуриться, придающей серьезный и задумчивый вид, и странное дрожание губ, предвещающее улыбку, отчего лицо выглядело чрезвычайно веселым, – придавало подвижному выражению более широкий спектр от мрачного до веселого, от оживленного до сурового, чем свойственно большинству людей.

В первый вечер Молли не успела глубоко вникнуть в характер молодого джентльмена: тот показался ей грузным и неуклюжим – с таким вряд ли она сможет подружиться. Что касается Роджера, то его мало заботило произведенное на гостью впечатление, поскольку в таком возрасте молодые люди больше видят, чем чувствуют, и с мучительным трудом находят темы для беседы с девушками, едва вылупившимися из скорлупы неуклюжего подростка. К тому же мысли его были заняты другими темами, которыми он вовсе не собирался делиться, несмотря на желание избежать тягости молчания в обществе разгневанного отца и робкой, расстроенной матери. Роджер увидел в Молли дурно одетую неуклюжую девицу, с ничем не примечательным, хотя и умным бледным лицом, не дурочку, вполне способную поддержать легкий разговор, только вот говорить она не хотела.

Разговорчивость младшего мистера Хемли показалась Молли холодной и бесчувственной, а неумолчный поток слов на самые разные отвлеченные темы вызвал недоумение и отвращение. Как он мог жизнерадостно болтать, когда мать сидела, не в силах проглотить ни кусочка, и пыталась спрятать подступавшие слезы, когда отец грозно хмурился и явно не обращал внимания – по крайней мере на первых порах – на его болтовню? Неужели мистер Роджер Хемли не испытывал к обоим ни малейшего сочувствия? В таком случае она сама проявит сочувствие, решительно отклонив предназначенную ей роль общительного собеседника, и мистеру Хемли пришлось в одиночестве пробираться по топкому болоту. Лишь однажды сквайр обратился к дворецкому с требованием дополнительного стимула в виде лучшего, чем обычно, вина.