– Здравствуйте, Ирина Петровна. – Он даже вспомнил, как ее зовут.

– Я себя плохо чувствую, – сказала Ира.

– Я же вас не зову сразу подкладывать бомбу под паровоз, – сказал Кроп. Потому что у него было хорошее настроение. – Хотя, – сказал он, повнимательнее поглядев на нее, – вы бы для этого очень подошли. У вас отличные внешние данные. Вас никто в толпе не узнает. И вы, мне кажется, никогда не расколетесь. Потому что вы не думаете ни о чем. Вам просто нечего будет сказать.

Кроп, конечно, был далеко не глупый человек. Но в эту минуту он сам ни о чем не думал. Он просто так сказал. Так часто бывает.

Но тут он увидел, что она действительно себя плохо чувствует.

Историческая справедливость. Врезка

Исторической справедливости не существует. В этом романе историческую справедливость замещаю я. Здесь разрешение сверхдетерминированного противоречия, в котором запутались марксисты. Маркс – не евангелие. Он вовсе не говорит, что придут зелененькие человечки. Может показаться, что именно так он и говорит. Сидите тогда в своем интернете и ждите обобществления производства – как сидят на «Ниссане» русские работники в рабочее время в «Живом журнале», да еще вам орден дадут («Ниссан», надо полагать), за то что ничего не делали и способствовали объективным законам. Сдохнете, не дождетесь. Сегодня все умные люди отвернулись от Маркса, потому что где? это, то что обещал?.. уже должно быть? – а нету. Вы поищите не там, где вам кажется что кто-то что-то потерял, а там где светло. Железной рукой я подтасовываю факты, и делаю так, что никто не замечает отступлений от действительности – потому что действительность только тогда и действительность, когда кто-то подтасовывает факты, а без этого она – нихт. Ничего не происходит. Справедливость – чисто человеческое понятие, нигде больше в природе его нет. А значит, моё. Поехали дальше.

Кроп поэтому не стал оглашать то, что еще готово было слететь с языка: что-то: и в этом, мол, вы аллегория нынешней спячки-страны, и с вас бы лепить бы-де родину-мать – митинги митингами, а он был, как уже только что отмечено, в отличие от всех почти ораторов в своей категории, не слишком-то глупый человек, и к тому же быстро ориентировался. Не сносить бы ему иначе своей головы до таких седых яиц. Ему было лишь под сорок – или чуть с гаком. Для мужчины самое то; а для политика – уже не то. Для политика, собственно, он был такой же перезрелый, как И. П. в своем роде. И поэтому, может быть, он к ней почувствовал чувство сострадания. Хотя! Кроп не любил эпилептиков; бомжей; всяких вообще психопатов – слишком много их навидался: был такой дедушка на пикете, очень любезный, из Алма-Аты, он всем щиро улыбался, а сам раскладывал прям на Невском плакаты с родословной Путина до самых израильских патриархов. Пришлось его убрать. Вежливо. Вежливый он был. Кроп.