И, однако, не неблагодарность руководила образом действия Наполеона по отношению к женщине, неотразимое очарование которой он когда-то сам испытал на себе. Его политика как главы государства, то совершенно обособленное положение, которое занимал его двор среди других европейских дворов, предписывали ему эту строгость. Впрочем, он не допускал ее только к своему двору, но не препятствовал ей жить в Париже. Он не выслал ее, подобно мадам де-Сталь и мадам де-Шеврез, за сорок миль из окрестностей столицы. И это было, конечно, большим утешением для такой женщины, как мадам Тальен, для которой Париж был то же самое, что хлеб для голодающего. «Не против мадам Тальен возмущался победитель итальянской армии, – говорит Арсен Уссе, – но в ее лице против всего общества времени Директории».
Глава VI
Любовь и брак. Жозефина
I
Ничто не рисует нам лучше личности первой супруги Наполеона, как та ее характеристика, которую делает он сам. «В моей жизни, – говорит он, – я домогался двух очень различных между собою женщин. Одна была олицетворенное искусство и грация, другая – невинность и простота. И обе они имели свои особые достоинства. В каждый момент своей жизни и в каком бы положении она ни находилась, первая была всегда грациозна и очаровательна. Невозможно было найти в ней что-нибудь неприятное. Все, что только искусство могло изобрести для усиления женского очарования, все применялось ею, но настолько умело, что это было совершенно незаметно. Другая, наоборот, не имела ни малейшего понятия о том, что можно достигнуть чего-либо хотя бы самым невинным из женских ухищрений. Первая была постоянно около истины. Ее первым ответом было всегда отрицание. Вторая не имела никакого понятия о лжи и была чужда всякой изворотливости. Первая никогда ничего не требовала от своего мужа, но зато занимала у всего света. Вторая не стеснялась требовать, если у ней ничего больше не было, что, однако, случалось очень редко. Она никогда не купила бы себе чего-нибудь, если не могла заплатить тотчас же. Впрочем, обе они были добры и кротки и очень преданы своему мужу».
Эта первая жена Наполеона, которую он любил как никакую другую, которая имела на него самое продолжительное влияние, увидела свет под синим небом тропиков, на прелестном и живописнейшем из малых Антильских островов. Ее родиной был городок Труазиле на Мартинике, где ее отец Жозеф-Гаспар-Ташер де-ла-Пажери[9] занимал должность капитана гавани. Кроме того, ее отец был еще владельцем нескольких кофейных и чайных плантаций.
Из смеси французского духа со знойным темпераментом тропиков получился в лице Мари-Жозеф-Роз[10] тот прелестный тип креолки, который был настолько же своеобразен, насколько и привлекателен. Обоворожительная грация ее гибкого тела, матовый цвет лица, прекрасные мечтательные темно-синие глаза с длинными темными ресницами, темные с красноватым отливом волосы, непокорными локонами обрамлявшие ее продолговатое лицо, и вкрадчивый, мелодичный голос – все это неотразимо влекло к ней сердца. Не сказал ли о ней сам Наполеон: «Я выигрываю сражения, а Жозефина завоевывает сердца». Не будучи красавицей, эта женщина была полна неотразимой прелести. Нельзя было оторваться от этих подвижных милых черт лица, которые так ярко выражали как радость, так и горе. В глазах Жозефины было одновременно выражение кротости, преданности, задумчивости, чувственности и страстности. Все в ее существе, казалось, было соединено в одно гармоничное целое, даже ее легкомыслие и кокетство. Во всей ее внешности нельзя было найти ни одного недостатка, кроме разве некрасивых зубов. Но и этот недостаток она умела ловко скрывать. Она умела с закрытым ртом улыбаться так обворожительно, что невольно забывалось, почему она не открывала губ. Но воспитание Жозефины оставляло желать многого; это было обычное воспитание всякой креолки. Ее научили читать и писать, танцевать и немного петь. Больших требований и не предъявлялось к молодой девушке на Мартинике. Позднее ее невежество могло бы очень вредить ей, если бы она с особенной ловкостью не умела направлять разговор на те предметы, которые ей были знакомы, или же молчать, как только ей грозила опасность скомпрометировать себя своим незнанием. И даже когда она молчала, она была очаровательна.