Римский историк Тацит в одном из своих сочинений пишет о германцах, изображая их благородными дикарями в противовес развращенной и изнеженной, утопающей в роскоши римской элите. Германские женщины живут в строгости и простоте наравне с мужчинами. В обществе царит чистота нравов и демократический аскетизм. Девушки и юноши воспитываются одинаково и сочетаются браком в одинаковом возрасте, «столь же крепкие и столь же здоровые»^>20. Жены всюду сопровождают мужей. Во время сражений они находятся рядом с полем боя и врачуют раны. Нередко женщины ходят с мужчинами на охоту. Приданое приносит не жена мужу, а муж жене (имеется в виду обычай Morgengabe[1]), причем состоит этот брачный дар не из каких-нибудь безделушек или украшений для женских прихотей, но, восхищенно отмечает Тацит, «то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей и мечом…Это наиболее прочные узы… И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах… все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он»^>21. Так «ограждается их [женщин] целомудрие»^>22. Плотская распущенность и супружеская неверность, обычные среди похотливых римлян, у благочестивых варваров крайне редки. Жене, уличенной в прелюбодеянии, муж обрезает волосы и, раздев донага, гонит ее бичом по всей деревне. Употреблять противозачаточные средства и умышленно прерывать беременность, как то делают испорченные римлянки, считается постыдным. Матери сами кормят грудью своих детей, а не отдают их служанкам и кормилицам, как избалованные римские матроны.

Считая, что «в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар», германцы «не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями»^>23. Поклоняются эти народы Матери-Земле и другим божествам женского рода.

Важно, однако, иметь в виду, что Тацита заботило в первую очередь обличение пороков современного ему римского общества конца I века н. э., а потому достоверность приведенного «этнографического описания» вызывает справедливые сомнения. При всей скудости документов, относящихся к истории древних германцев, до нас дошли судебники ряда племен, расселившихся в процессе миграций на территории Италии, Франции, Испании и Британии, – и согласно этим источникам, положение германских женщин было далеко не столь радужным. С одной стороны, «варварские правды» предусматривают особую защиту слабого пола и нередко устанавливают за ущерб женщине повышенный вергельд (денежный штраф за убийство или изувечение, выплачиваемый преступником родичам жертвы), с другой – ясно дают понять, кому принадлежит реальная власть. Дееспособность женщин предельно ограничена, и в этом смысле германское право близко греческому и раннеримскому. Так, например, по нормам Лангобардской правды женщина юридически приравнивалась к несовершеннолетнему ребенку. Она пожизненно состояла под опекой мужа или родственника мужского пола и при совершении любых сделок обязана была получать его согласие. Саксонский капитулярий 785 года содержит сходные положения: вдова поступает под опеку ближайшего родственника умершего мужа, а если вторично вступает в брак, то под аналогичную опеку отдаются ее дети.

У большинства германских племен существовало многоженство. Брак был подобием торговой сделки: мужчина покупал жену, а ее отец или родные ее продавали; изнасилование трактовалось как кража. Свобода разводов понималась односторонне, как право мужа «отпустить» от себя жену, без распространения на нее такого же права уйти от мужа. Франкский король Хлодвиг принял христианство на рубеже V и VI веков, но еще долгое время спустя его преемники вовсе не считали зазорным жить по старым языческим обычаям: они имели несколько жен (не считая конкубин, то есть наложниц) и разводились, когда им заблагорассудится, не смущаясь церковными запретами. Так, у младшего сына Хлодвига, Хлотаря I, было семь жен (с некоторыми он жил одновременно) и целый «гарем» конкубин. Однажды его жена Ингунда обратилась к супругу с просьбой найти для ее сестры Арегунды «уважаемого и состоятельного мужа». «Этим я не буду унижена, но скорее возвышена и сумею еще более преданно служить вам», – сказала она. Услышав эти слова, король, «человек весьма распутный», внезапно начал проявлять к Арегунде недвусмысленный интерес. Посетив девушку на вилле, где она жила, он вернулся к Ингунде и заявил: «В поисках богатого и умного мужа для твоей сестры я не нашел никого лучше, чем я сам. Так знай, что я взял ее в жены, и я не думаю, чтобы это тебе не понравилось». Ингунде только и оставалось, что смиренно ответить: «Пусть мой господин делает то, что ему кажется хорошим, лишь бы твоя служанка [Ингунда] была в милости у короля»