Растущая популярность сентиментальной литературы также способствовала такому переосмыслению. Женщина представала в изображении писателей-сентименталистов чувствительной, эмоциональной, способной стать другом мужчине, за которого выходила замуж. Любовь и дружба теперь были связаны почти неразрывно, что нашло отражение в этих стихах Николая Карамзина:

На рубеже веков идеал чувствительной жены, пропагандируемый сентиментальной литературой конца XVIII века, стал чрезвычайно популярен в некоторых провинциальных кругах[13].

Интеллектуальные тенденции, идущие с Запада, повлияли и на отношение к браку русского православия. Церковь тоже стала делать акцент на эмоциональной связи супругов и их взаимной ответственности друг перед другом, смягчив – хотя и не искоренив – патриархальные и мизогинные положения своей прежней позиции. По мнению православных писателей, супругам надлежало относиться друг к другу с уважением, терпимостью и готовностью прощать. Супружеская верность требовалась не только от жен, но и от мужей. В то же время церковное учение четко разграничивало мужские и женские обязанности. Мужчины, чья роль состояла в том, чтобы материально обеспечивать семью и представлять ее в общественной жизни, предназначались, помимо семьи, для «общества за пределами семейного круга», тогда как роль женщин заключалась исключительно в воспитании детей и ведении домашнего хозяйства[14]. Церковь, как и государство, провозглашала женщину нравственным центром семьи.

Соответственно были пересмотрены и цели женского образования. После смерти Екатерины в 1796 году контроль над ним перешел в руки императрицы Марии Федоровны – сначала как жены Павла I, а затем как вдовствующей императрицы и матери Александра I и Николая I. Мария Федоровна, которой было всего 42 года, когда умер ее муж, сделалась главной фигурой при Императорском дворе. Придерживаясь сентименталистских представлений о семейной жизни и супружеской любви, Мария пыталась внушить эти идеи своим детям и широкой публике. Ее воззрения отразились в инструкциях для руководителей и воспитанниц Смольного института, опекуншей которого она стала. В 1804 году, например, она советовала выпускницам Смольного быть послушными и почтительными дочерьми; верными, добродетельными и скромными женами; заботливыми матерями и добросовестными хозяйками. Подчеркивая необходимость религиозного и нравственного воспитания, Мария призывала выпускниц Смольного искать утешения и довольства лишь в себе самих и в своих семьях. Жизнь в Смольном стала больше напоминать монашескую; почти все мероприятия, связанные с присутствием воспитанниц в обществе, были отменены.

Таким образом, к началу XIX века в вопросе о семейном предназначении женщины среди образованной элиты царило, по всей видимости, поразительное единодушие. Оно объединяло и тех, кто по большинству других вопросов расходился во мнениях. Сергей Глинка, консервативный противник Французской революции и всего, что она олицетворяла, считал, что лишь семейная жизнь может принести женщине настоящее счастье. Матери он отводил важнейшую роль воспитания добродетельных граждан для Отечества[15]. Декабристы, вдохновленные теми самыми французскими революционными идеалами, с которыми пытался бороться Глинка, были при этом полностью согласны с его мнением о надлежащем месте женщин. Декабристы, выходцы из дворянских семей, получили свое прозвище от того дня (14 декабря 1825 года), когда организовали неудавшееся восстание против Николая I. Бунтовщики стремились установить в некотором роде представительное правление и конституционный строй, из которого женщин недвусмысленно исключали. Женщина, согласно проекту конституции Никиты Муравьева, члена более умеренного Северного тайного общества, не только не являлась субъектом политических прав, но ей даже запрещалось присутствовать на открытых заседаниях высшего законодательного органа: «Женщинам несовершеннолетним всегда возбраняется вход в Палаты» [Engel 2000: 18]. Вместо этого в качестве основной роли женщине отводилось воспитание детей в соответствии с принципами добродетели и веры.