Очнулся Вадим в пустой гостиничной комнате на двуспальной кровати в темноте. Зажмурил глаза – ничего не вспомнил. Открыл их снова – разглядел потолок.

Бутылки из-под колы валялись на полу.

Вадим похлопал себя по бедрам и понял, что лежит в джинсах. Рот пересох от перегара. Попытался припомнить, что было. От того, что воспоминания путались и выдавали какие-то сюрреалистические эскизы полотен Пикассо, обострялось чувство стыда. Погрузившись в себя, понял, что вопреки ситуации самочувствие очень даже ничего. Привстал. Заприметив на подоконнике сигареты, полез за зажигалкой в карман. Подцепил ее пальцами, а вместе с ней – листок бумаги.

Потянулся к телефону на тумбочке. Подсветил.

Ровный, умело вырезанный прямоугольный листочек в клеточку. Вадим прищурился, разглядел на нем цифры, каллиграфически выведенные си-ними чернилами. Восемь… Девять… Пять…

Вадим набрал номер – подсветка смартфона резал глаза; скорее поднес его к уху – услышал длинные гудки. Глаза начали закрываться… После третьего гудка отозвался женский голос. Вадиму он показался очень красивым и давно знакомым.

«Алло» прозвучало совсем банально. Непротрезвевший мозг вспомнили интонации роман-тических комедий и мелодрам.

– Вы же мне номер оставили?

– Неприличный вопрос вообще-то. Что ты звонишь мне среди ночи? Я уже сплю. Раньше не мог?

– А почему ты ушла? – боясь правды, Вадим все-таки решился и спросил.

– Ты охерел, что ли? Ты ничего не помнишь?

Повисла пауза. Вадим посмотрел на множество московских огоньков за окном. В приоткрытое окно рвался сырой февраль. Внизу шумела улица.

– Более-менее, – пробубнил уездный режиссер, тут же устыдившись своей невнятности. Вдруг припомнил, как его дружки, сцепившись, катались по полу, а он их растаскивал. Что-то они там не поделили. Кажется, спорили о творчестве Шекспира, будь он неладен. Девушки уже не было, это он, проанализировав, осознал точно. От этого стало легче.

– Так помнишь или нет? Что ты, как мальчик провинившийся?

– Нет, не помню, – разозлился Вадим.

– С этого и начинал бы… Ты мне показался куда интереснее. Наверное, ошиблась. Первое впечатление обманчивое, – девушка замялась.

Несмотря на поздний час, голос ее не был сонным.

– Ладно, – грубо перебил мужчина женское возмущение. – Приходи.

– Ну, ты реально охеревший? Я уже уехала.

– Так приезжай.

– Я за городом живу, если что.

– Говорю, приезжай, – с грубостью уже надавил Вадим.

– Двадцать тысяч.

– Что?! – после цены у Вадима в голове все точно встало по местам. Он подошел к окну, закурил. Москва сквозь призму еще пьяных глаз выглядела огромной картинкой из пазлов, местами неправильно собранных, вдавленных вопреки пазам в неподходящее пространство, границу которого обозначали сверкающие небоскребы. По одному из них сверху вниз пробегала белая полоска, словно шкала индикатора, непонятно чего показывающего.

Вадим залип на ее бессмысленном движении.

– Ты уснул? – девушка разрядила тишину. – Снов тогда.

– Приезжай, – Вадим отрыл окно и, омытый сырым шумом столицы, попытался стряхнуть пепел. Пепел тут же влетел в номер обратно, попал на лицо.

– Переводи двадцать тысяч и жди.

– Ты охренела! – Вадим неожиданно взорвался, девушку этим не удивил, но испугал сам себя.

– Тогда все, котик, спи.

– Стоять.

– Так что?

– Давай за десять.

– У тебя что, нет денег?

– Есть…

– Ну, тогда не торгуйся, прошу, это так уни-жает мужчину.

– Слишком дорого.

– Так и скажи, у тебя нет денег.

Вадим не докурил, во рту стало противно. Табак реанимировал невыветренный алкоголь. Чаще всего в последнее время с деньгами было все хорошо. Но почему-то в такой важный для него момент у него осталось наличкой только двадцать тысяч.