Сам же Пашка сидел на оголенной трубе теплотрассы. Держался за челюсть. Кровь заливала джинсовую куртку. Девчонки убежали за водой.

Леха изо всех сил пытался помочь, но не знал как.

А во дворе у переулка хлопнула стальная калитка, скрипнуло крыльцо. Виктор запутался в тюле маленькой прихожей, скинул ее с себя, словно па-утину. Разулся с ходу и заблудился в собственном доме. Блуждал и не мог найти выключатель, все наобум, на ощупь, тщетно. Ударился коленом о ведро. На маленькой кухне потоптался, то и дело опираясь на дверные проемы, вернулся в темноту коридора, пропахшую пыльным ковром. Вдруг во тьме мелькнул огонек. Пошел на него, то теряя из виду, то находя снова, как сбившийся с курса корабль на прожектор маяка. Оказался в мрачной и пустой комнате – на золотящемся подносе горела свеча, озаряя иконы. Виктор перекрестился и зашептал сам себе неразборчивые слова, напоми-нающие молитву. Особо выделились фразы из песни:

Эй, гуляй мужик,

Пропивай, что есть!

В поселке, когда люди шли с остановки через пути и спускались с соснового пригорка, всегда начинали надрываться собаки. Летом такой собачьей активности не придавали значения, а вот осенью это наводило на раздумья.

Собаки лают по-разному. Городские, домашние – от страха, от собственных капризов. Их лай обращен к хозяевам. Он тише, он не разносится эхом, он понятен и не вызывает страха, если только от неожиданности. Бездомные, поселочные, деревенские, те, что на цепи, лают иначе – обращаются к какой-то безысходной осенней пустоте или продымленным горизонтам, словно спрашивают у самой Вселенной: «Зачем все это?». А Вселенная молчит, нечего ответить ей ни собакам, ни нам, так как ответ – это земное понятие, как надежда, как спасение, как попытка разобраться в своей смертности. Вселенная молчит – молчание ее язык, нам недоступный. Нам только упование на то, что, когда замолчим мы, поймем, о чем молчала Вселенная.

Осень затянулась, для многих эта пора кажется самой долгой в жизни. Облетела листва, посадки стали прозрачнее, а лужи мутнее. Ветра задули холоднее и пронзительнее. В школу и местный клуб с выступлениями зачастил какой-то кандидат в горсовет из Петровского округа. Говорил много и старательно, то и дело протирал потеющие очки.

Отличали его от всех предыдущих молодой возраст и приталенный костюм итальянской марки. Обещал, что к весне начнет восстанавливать церковь.

И что она вообще не просто церковь, а когда-то в прошлом мужской монастырь «Паройская пустынь» со своей историей, которая начинается еще от Петра Первого.