Правда, сперва придется уладить дело со свадьбой в Багдаде. При мысли об этом по спине пробежали мурашки, словно кто-то прошел по ее могиле.

После смерти Бертрама она и не помышляла о новом замужестве, однако ханжи-инвесторы не оставили выбора: брак – единственная возможность работать в лагере, полном мужчин. Кэтрин приняла предложение археолога при одном условии: их союз никогда не будет консумирован. К ее удивлению, после секундного колебания он согласился (видимо, рассчитывал переубедить).

Дурак…

Голос Бертрама прозвучал так ясно, будто он сидел рядом. Если бы она только знала! Если бы сходила к врачу до первой брачной ночи…

– Куда собрались, мисс? – вторгся шофер в ее мысли.

– На Ближний Восток, – ответила она. – В Месопотамию.

– Ух ты! И что – туда можно доехать прямо с Виктории?

– Конечно. Садитесь на поезд до Дувра, а в Кале – на «Восточный экспресс». Железная дорога проложена до Дамаска, потом автобусом в Багдад.

– И долго так ехать?

– Всего пять дней.

Пять дней и ночей. Сколько это часов без учета сна? Меньше сотни. Не так уж много времени осталось, чтобы выдумать предлог не пускать в постель будущего мужа.

В первую ночь Агата не отважилась выйти из купе. В море она всегда чувствовала себя скверно, и переправа через Ла-Манш ее совершенно вымотала. В поезде волнение уступило место невыразимому облегчению. Проводник сказал, что в купе больше никого не будет до самого Белграда, и она не стала опускать жалюзи, просто лежала, наблюдая за сумеречными пейзажами Нормандии. Поезд катил мимо черных деревьев, покачивающих голыми пальцами, мимо силуэтов лошадей, вспугнутых паровозным гудком… Мирные сельские картины, нетронутые временем. Трудно поверить, что еще лет десять назад здесь бушевала война.

Ей вспомнился Арчи, парящий над этими полями на своем биплане – один из немногих квалифицированных пилотов Британии, кому повезло выжить. Как-то, еще до женитьбы, он писал ей из Франции – спрашивал, не переживает ли она за него. Агата прочла между строк: в глубине души ему хотелось успокоить самого себя. С обратной почтой она послала фиалки и святого Кристофера, написала, что ни капельки не волнуется, ведь она видела его в воздухе и знает, насколько он хорош. Агата тщательно избегала каких-либо упоминаний о своей повседневной жизни, об искалеченных телах мужчин и мальчиков, за которыми приходилось ухаживать в госпитале в Торки.

«Ужасно грязная работа! Мне противно даже думать, что ты ею занимаешься».

Он написал это за неделю до первого отпуска, и с тех пор Агата никогда не упоминала о своей работе. Ее письма были заполнены мечтами о доме, о жизни, которая ждет их после войны.

Поспешное венчание состоялось в сочельник 1914 года – тогда они гостили в доме его матери. Накануне вечером Арчи долго рассуждал о том, как это неправильно – жениться, пока идет война. На следующее утро он ворвался к ней в спальню и объявил, что передумал: они должны обвенчаться немедленно! У него оставалось всего сорок восемь часов отпуска – не было времени купить платье, выбрать цветы, даже испечь торт. Агата выходила замуж в пиджаке и юбке, которые надевала на собеседование в госпиталь. Поймали викария и заплатили восемь фунтов; свидетелем стал друг, случайно проходивший мимо церкви. После первой брачной ночи муж вернулся во Францию.

Агата закрыла глаза, пытаясь вытеснить из памяти его жесткое тело, вжимающееся в ее мягкую белую плоть. Она мысленно перенеслась в далекое прошлое, в место, где всегда царит лето – на пляж у подножия утеса в Девоне, в те беззаботные дни, где ребенком охотилась на крабов, поедала яйца вкрутую и сэндвичи с рыбным паштетом. И мало-помалу провалилась в сон…