Чуть поодаль, незаметная для нее, стояла женщина, чей силуэт четко вырисовывался даже во тьме и тумане ночи.

Женщина наблюдала.

Ждала, ждала…

Ева вошла в дом. Тщательно заперла за собой дверь, засунула ключ в карман. Если там, во дворе, остался парнишка, играющий в идиотские игры, ночь на холоде преподаст ему отличный урок! Однако через пару минут, чуть успокоившись, она принялась убеждать себя: нельзя быть настолько бессердечной, даже думать так – и то мерзко. Ева приотворила одну из двустворчатых дверей, ведущих в дортуар, и осмотрела кровать за кроватью. Все на месте, все спят. Немного утешившись данным обстоятельством, она решила отправиться на боковую.

Комнату, ей отведенную, освещали лишь свечи. Ева вынула из чемодана скудные пожитки, развесила немногие платья и костюмы, прихваченные в эвакуацию, в гардеробе. Дневник (она положила тетрадь на ночной столик), несколько недорогих, но бесценных для сердца украшений – вот и покончили с обустройством.

Ева осторожно сняла с шеи цепочку с херувимом, поцеловала медальон и опустила на ночной столик, рядом с дневником. Взглянула – и не сдержала печального вздоха. Теперь осталось сбросить только улыбку – здесь никого нет, стало быть, и насиловать себя не обязательно.

Она посмотрела на себя в маленькое зеркальце пудреницы. «До чего же усталой я выгляжу, – подумалось ей, – до чего измученной…»

Залезла в постель – что и требовалось доказать: почти такая же холодная и сырая, как и весь дом. Ева отчаянно старалась не стучать зубами, расслабиться и успокоиться, но сон не шел, глаза просто отказывались закрываться. Вытянувшись на кровати, она изучала взглядом потолок. Там, наверху, тоже оказалось темное пятно плесени, по форме – точь-в-точь остров. Ева принялась воображать этот остров, далекий-предалекий, куда ни глянь – сплошь стройные пальмы да белые песчаные пляжи, простирающиеся, насколько глаза достанет. Тропический рай, виденный лишь в голливудских фильмах. Она все всматривалась и всматривалась в пятно, и чем дальше, тем сильнее жалела некоей честной частью своей души, что не находится сейчас там, на белом песке, под жарким солнцем, и плевать на весь прочий мир. Никакой войны, никакого горя. Там она точно смогла бы расслабиться. Там она улыбалась бы не по необходимости.

А сна, между прочим, по-прежнему ни в одном глазу, мечтай не мечтай. Ева перекатилась на бок и покосилась в сторону окна. Там, за наглухо задернутыми из-за светомаскировки шторами, шумело море, но было вполне очевидно – нет, не бирюзовый прибой лижет тропические берега. Холодное, безжалостное северное море хлещет волнами в дамбу. Поневоле представляются угри в воде – скользят, сплетаются, проплывают друг над другом, друг под другом, будто обвивают черными телами весь остров…

Ева нервно перевернулась на другой бок, и вдруг поняла: она – в совершенно иной комнате. Осмотрелась круглыми от изумления глазами. Теперь ее кровать стала одной из многих, кровати тянулись длинными рядами аж до двустворчатой двери. Все прочие постели пустовали. Больничная палата?

Пациентов в ней не было, зато хватало теней и звуков – откуда-то издали доносились слабые стоны и вскрики.

С заходящимся сердцем и звоном в ушах Ева все же совершила отчаянную попытку понять, что с ней происходит, отбросила одеяла, нащупала босыми ногами пол, встала. Прокралась мимо кроватей в надежде обнаружить источник странных звуков где-нибудь в палате. Странно: пустые постели не были застелены и на каждой осталась вмятина от тела неведомо куда исчезнувшего пациента.

Босые ноги шлепали по полу – Ева продвигалась все дальше.