За прошедшие месяцы в Берлине мне очень не хватало её чувства юмора и её нерушимой солидарности. По счастливой случайности мы привлекали тех же друзей, но никогда – тех же поклонников. У нас было одинаковое чувство комичного и та же антипатия к пошлому конформизму. Это свойство выражалось у Мисси в бесстрашном вызове судьбе. Она была быстра, умна и проста в общении, бескомпромиссно честна, но иногда излишне непреклонна по отношению и к себе, и к другим. Я была намного дипломатичнее и склонна избегать или смягчать трудности, вместо того чтобы с распахнутыми глазами вторгаться в них.

По этой причине мы вместе составляли хорошую пару, что помогало нам ещё в течение многих лет преодолевать многое.

Здесь, во Фридланде, мы организовывали посещения и прогулки, чтобы показать Мисси окрестности, если просто не наслаждались хорошей погодой, или помогали Ольге в огороде, а вечером катались на велосипедах.

Как мы узнали позднее, наш хозяин между тем попытался завоевать себе место в партии наци в надежде на то, что это послужит его скорейшему продвижению по службе. Во Фридланде об этом не говорили, так как Ольга никогда не спрашивала (или перестала спрашивать), что говорил или делал её муж. Поскольку мы большей частью были с ней и девочками, мы тоже не обращали ни малейшего внимания на то, как он проводил время.

Летняя жизнь в деревне была заполнена до минуты, у нас было мало возможностей для каких-либо размышлений. Тем не менее словно тень маленькой черной тучи опустилась на нас, когда в пятницу, 18 августа, на коричневой бумаге пришло предписание хозяину дома связаться с партийным центром в ближайшем окружном центре. Он был причислен к службе шпионажа абвера.

По глупости мы недооценили тогда, что принесет с собой это назначение.

«Это точно, как в 1914 году, – заметила озабоченно Ольга, когда мы вместе наблюдали на следующий день вечером планету Марс, которая выглядела больше, чем обычно, и сияла необычно красно-оранжевым светом; мы не могли припомнить, чтобы раньше видели её такой. – Это дурное предзнаменование».

Хотя радио сообщало о возрастающей напряженности с Польшей, здесь, в этой далекой провинции, расположенной так близко от польской границы, пока не было заметно никаких признаков возможных недоразумений. Тем не менее Ольга с глубокой озабоченностью призналась нам, что что-то серьёзное витает в воздухе. Хотя её муж получил разрешение приехать на выходные домой – что само по себе было успокаивающим знаком, – рано утром 22 августа, поливая цветы под нашим окном, она постучала в стекло и сообщила нам с озабоченным лицом: «К нам назначили войсковую часть для расквартирования. Они прибудут через час».

Утром они принимали участие в занятиях по защите гражданского населения, поддержанные деревенскими амазонками в тренировочных широких гаремных штанах, когда явился бургомистр с оглушительной новостью, что надо подготовиться к прибытию многочисленных войсковых частей. В доме началась суматоха: собирались матрацы и подушки, закрытые помещения открывались и проветривались. Мы сбежали вниз, чтобы помочь, и встретили уже группу офицеров, которые были нервно представлены нам Ольгой. Их машины стояли уже во дворе замка. В кратчайшее время они установили свою аппаратуру связи. Остальные были размещены в деревне. До вечера местные жители знакомили постояльцев с красотами местности – казалось, что они уже давно здесь живут.

Офицеры растаяли не так быстро. Полковник казался весьма приветливым человеком; несмотря на умное, хитрое выражение лица, его манеры были несколько чопорны. У ротмистра волосы лежали коротким густым колючим чубом, свисающим на лоб, на затылке – резко и высоко сострижены. Когда он нагибался, складывался как карманный ножик и при этом терял монокль. Двое офицеров помоложе, Бюккен и Шёне, казались симпатичными и совсем другого типа, чем вышеописанный тип военного образца 1914 года.